Йохен Хелльбек. "Сталинград лицом к лицу". Воспоминания ветеранов. О чем не принято говорить, вспоминая о Сталинградской битве. Мемуары сталинградская битва

"...Побежали смотреть немцев. Ребята кричат: «Смотрите, немец!» Я всматриваюсь и никак не могу увидеть «немца». Они видят, а я нет. Я искала большую коричневую чуму, которую рисовали на плакатах, а по полотну железной дороги ходят люди в зелёной военной форме. В моём понятии враг - фашист должен иметь облик зверя, но ни в коем случае не человека. Я ушла, мне было не интересно. Впервые я была глубоко обманута взрослыми и никак не могла понять, почему же «люди» так жестоко бомбили нас, почему эти «люди» так ненавидели нас, что заставляли нас голодать, превратили нас, именно нас, сталинградцев, в каких-то загнанных, напуганных зверушек?...".

"... Меня поразило, что люди, убегавшие из горящего города, как правило, брали с собой самое ценное, а дядя Леня всему предпочел контрабас.
Я спросила его: «Дядя Леня, неужели у вас нет вещей ценнее, чем эта? » Он улыбнулся и ответил: «Милое мое дитя, это и есть моя самая величайшая ценность. Ведь война, какой бы страшной она ни была, явление временное, а искусство — вечно...".

Волгоградский Первый Драматический Театр поставил по воспоминаниям детей, переживших Сталинградскую битву, спектакль «Украденное солнце». Спектакль, который невозможно смотреть без слез...
Изначально пьесы не было, были записанные на бумаге и диктофоне воспоминания тех, кто детьми оказался в огне Сталинграда. Артисты читали и слушали эти воспоминания, выбирали фрагменты и складывали из них хронику Сталинградской битвы детскими глазами. Многие из авторов этих воспоминаний живы, с некоторыми из них артисты встречались, когда готовили постановку. Кто-то из "детей Сталинграда" спектакля был и на премьере.

Здесь, в этом посте - цитаты из этого спектакля, взятые у Анны Валерьевны anna_stepnova . Ее посты про спектакль и .
В тексте есть хроникальная часть, чтобы была понятна логика развития битвы: воспоминания расположены в соответствии с хроникой событий тех дней.

- До войны, в Сталинграде, на привокзальной площади был установлен типовой фонтан. Фонтан представлял собою аллегорию к стихотворению Корнея Ивановича Чуковского «Краденое солнце». В народе его называли: «Бармалей», «Танцующие дети», «Дети и крокодил». Такие же типовые фонтаны были установлены в Воронеже, Днепропетровске…
А 23 августа 42 года Сталинградский фонтан был запечатлен на фотографиях, на фоне пылающего города. Эти фотографии стали символом битвы на Волге. Они облетели весь мир, их узнают и посей день. Образ фонтана встречается в художественных фильмах и даже компьютерных играх…
После войны фонтан восстановили, но в 50-е годы двадцатого века его решено было снести, как не представляющего из себя никакой художественной ценности.
В моих руках - дневник воспоминаний тех людей. Чье детство пришлось на те страшные годы. Многие из детей, переживших Сталинградскую битву считают, что восстановление фонтана стало бы лучшей памятью и олицетворением их Сталинградского детства.

Солнце по небу гуляло
И за тучу забежало.
Глянул заинька в окно,
Стало заиньке темно
А сороки - белобоки
Поскакали по полям,
Закричали журавлям:
-Горе! Горе! Крокодил -
Солнце в небе проглотил!
- Рано - рано
Два барана
Застучали в ворота:
- Тра-та-та и тра-та-та!
«Эй вы, звери, выходите,
Крокодила победите,
Чтобы жадный крокодил
Солнце в небо воротил!»
- И бегут они к медведю в берлогу:
- «Выходи- ка ты, медведь, на подмогу.
Полно лапу тебе, лодырю, сосать.
Надо солнышко идти выручать!»
И встал медведь,
Заревел медведь,
И на злого врага
Налетел медведь.
Уж он мял его
И ломал его:
«Подавай сюда
наше солнышко!»
- Испугался крокодил.
Завопил, заголосил,
А из пасти
Из зубастой
Солнце вывалилось,
В небо выкатилось!
Побежало по кустам,
По березовым листам.

Рады зайчики и белочки,
Рады мальчики и девочки,
Обнимают и целуют косолапого:
«Ну, спасибо тебе, дедушка, за солнышко!»

17 июля на дальних подступах к Сталинграду, началась великая Сталинградская битва. Противник имеет численное преимущество в 4—5 раз, в орудиях и минометах — в 9—10 раз, в танках и самолетах — абсолютное.

Школы отдавали под госпитали. Мы освобождали классы от парт, а на их место ставили койки, заправляли их постельными принад¬лежностями. Но настоящая работа началась тогда, когда а одну из ночей прибыл состав с ранеными, и мы помогали переносить их из вагонов в здание. Делать это было совсем непросто. Ведь наши силенки были — не ахти какие. Вот почему каждые носилки мы обслуживали вчетвером. Двое брались за ручки, а еще двое подлезали под носилки и, чуть приподнявшись, двигались вместе с основными.

23 августа, воскресенье
В 16 часов 18 минут началась массированная бомбардировка Сталинграда. В течение дня было произведено 2 тысячи самолетовылетов. Город был разрушен, десятки тысяч жителей ранены и погибли.

- Утро этого дня было прохладное, но солнечное. На небе ни облачка. Все горожане занимались своими обычными делами: шли на работу, стояли в магазинах за хлебом. Но вдруг радио объявило о начале воздушной тревоги, завыли сирены. Но было как-то тихо, спокойно. Понемногу, не смотря на то, что тревогу не отменили, жители покинули укрытия, блиндажи,подвалы. Мои тети стали развешивать во дворе выстиранное бельё, разговаривать с соседями о последних новостях.
И тут мы увидели, как на небольшой высоте, идут бесконечной волной тяжелые немецкие самолёты. Раздался вой падающих бомб, разрывы.
Бабушка и тётя с криком ужаса и отчаяния бросились в дом. До блиндажа не возможно было добежать. Дом весь сотрясался от взрывов. Меня затолкали под тяжелый старинный стол, сделанный еще дедом. Тётя и бабушка прикрывали меня от летящих щепок, прижимали к полу. Они шептали: «Мы пожили, тебе бы, тебе бы пожить!».

Мы жили на поселке Второй километр, рядом с Мамаевым курганом. Когда стало чуть потише, мы вышли наружу и увидели что наших соседей Устиновых, у которых было пять детей, завалило в окопе землей, и только длинные волосы одной из девочек торчали наружу.

Помните фильм «Волга - Волга»? А колесный пароход, на котором пела Любовь Орлова? Так вот, в роли парохода, в самой веселой довоенной комедии, снимался пароход «Иосиф Сталин».
27 августа пароход Иосиф Сталин» пошел ко дну. На нем из горящего Сталинграда пытались выбраться около тысячи беженцев. Спаслись всего 163 человека.
- Массированная бомбардировка города продолжалась до 29 августа.

Нервы у мамы начали сдавать. Во время очередной страшной бомбежки, она повела нас к железнодорожному вокзалу, прикрепив нам на груди бумажные таблички с нашими именами. Она бежала впереди так быстро, что мы едва за ней поспевали. Недалеко от вокзала увидели, что на нас с неба падает бомба. И время замедлилось, будто для того, чтобы дать нам возможность рассмотреть её смертоносный полет. Она была черная, «пузатая», с оперением. Мама подняла руки к верху и стала кричать: «Деточки! Вот она, наша бомба! Наконец-то, это наша бомба!».

1 сентября бои уже приближались к окраинам города. А мирные жители пытались укрыться в подвалах разрушенных зданий, окопах, блиндажах, щелях.
- 14 сентября начался штурм Сталинграда. Ценою больших потерь гитлеровские войска овладели господствующей над Сталинградом высотой - Мамаевым курганом, вокзалом Сталинград-1.
- 15 сентября вокзал Сталинград 1 четыре раза переходил из рук в руки. Были уничтожены все переправы в черте города.
- 16 сентября всего лишь одна стрелковая дивизия под прикрытием ночи переправилась через Волгу и выбила противника из центральной части города, освободила вокзал и заняла Мамаев курган, но это ни к чему не привело. Противник бросил в бой семь своих отборных дивизий, более пятисот танков.

Побежали смотреть немцев. Ребята кричат: «Смотрите, немец!» Я всматриваюсь и никак не могу увидеть «немца». Они видят, а я нет. Я искала большую «коричневую чуму», которую рисовали на плакатах, а по полотну железной дороги ходят люди в зелёной военной форме. В моём понятии враг - фашист должен иметь облик зверя, но не в коем случае не человека. Я ушла, мне было не интересно. Впервые я была глубоко обманута взрослыми и никак не могла понять, почему же «люди» так жестоко бомбили нас, почему эти «люди» так ненавидели нас, что заставляли нас голодать, превратили нас, именно нас, сталинградцев, в каких-то загнанных, напуганных зверушек?

Мы смотрели на пожар из щели. Треск стоял ужасный. Такой сильный, что мы порой не слышали, как падали бомбы. Я все думала о том, как сегодня утором, когда еще не было пожара и самолеты не прилетели, я зашла в дом, увидела кусок ваты и слепила из него платье для своей куклы. Оно получилось такое воздушное, и моя кукла стала похожа на Снегурочку. Для нового года было ой как далеко, поэтому я сняла платье по частям, снова слепила и повесила в шкаф. Там ничегошеньки не было - одно платье для Снегурочки. Ну и пусть до зимы далеко. Зато мне не нужно было возиться с кукольным нарядом. Открою шкаф, пожалуйста - одевайтесь.

20 сентября немецкая авиация полностью разрушила вокзал Сталинград 1.
- Единственным местом, где можно было хоть чем-то разжиться, оставался элеватор. Он все время переходил из рук в руки, но это никого не останавливало.

Мы пробирались туда тайком. Большей частью оно было горелым, но все-таки это было зерно, а значит - еда. Мать размачивала его, сушила, толкла, делала все, чтобы как-то прокормить нас. Ходить на элеватор стало для меня постоянным делом, но я стремился туда не только за зерном. На моем пути находилась библиотека, вернее то, что от нее осталось. В ее здание попала бомба и все разворотила. Однако многие книги остались целы и валялись повсюду. Набрав, сколько мог зерна, я по дороге отсыпал его в свои тайники, потом шел к библиотеке, садился там и читал. Я прочел тогда много сказок, всего Жюля Верна. Горелое зерно, оттопыривающее мои карманы, спасало меня от голода, а книги, прочитанные на пепелище, лечили мою душу.

Недалеко от нас стояла походная кухня. Еду возили на передовую в термосах. Они были большие, зелёного цвета, а внутри белые. Часто повар привозил еду назад и говорил: «Ешьте, детки! Там кормить уже некого…»

На территории города шли ежедневные кровопролитные бои, нередко переходящие в рукопашные схватки. Из семи районов города враг удалось захватить шесть. Кировский район, окруженный с трех сторон, оставался единственным, куда противник так и не смог пробраться.

Раны мои уже загноились (я получила ранение в голову, с правой стороны лица, в предплечье левой руки и ещё на уровне третьего ребра слева врезался металлический осколок). Сестра обнаружила в подвале немецкую санчасть. Мы потихоньку, чтобы не подстрелили, подкрались туда, постояли в нерешительности. Сестра заплакала, поцеловала меня и спряталась, а я пошла внутрь, с ужасом думая о возможной смерти и одновременно надеясь на помощь. Повезло: меня перевязал немец, вывел из подвала и даже сам заплакал. Наверное, у него тоже были маленькие дети.

26 сентября группа разведчиков под командованием сержанта Павлова и взвод лейтенанта Заболотного заняли два дома, имеющих важное стратегическое положение на площади 9 января.

Мы жили на передовой вместе с бойцами. Воду брали из колодца, который находился в овраге, на нейтральной полосе. Маму я берегла, боялась, что если её убьют, то мы с сестренкой пропадем. Поэтому за водой бегала я.

Я шел по тропинке склона нашего оврага. Вдруг на уровне моей головы со свистом взметнулись несколько фонтанчиков земли. Я остолбенел и инстинктивно глянул - откуда стреляют. Напротив, на крутом откосе оврага, свесив ноги, сидели два молодых немца с автоматами и буквально «ржали». Потом они стали мне что-то орать, продолжая смеяться. Я думаю, они орали, спрашивая меня, «не наложил ли я в штаны?» Им было весело. Я же юркнул в ближайшую пещеру. Эти молодые и здоровые парни могли пристрелить меня как мышонка.

Пала от болезни лошадь. Закопали её скрытно, но мы, мальчишки, подглядывали и, когда стало темнеть, разрыли могилу. По землянкам и избам разбежались с большими кусками мяса. Мама приготовила его, сидим мы, вся ребятня, уплетаем необыкновенную вкуснятину, и Мишка довольно говорит: «Мама, когда я вырасту большой, я всегда буду кормить тебя только таким вкусным мясом».

Немцы ходили с длинными щупами и проверяли, где земля была рыхлая, начинали копать. Войдя в наш двор они сначала нашли чемодан со столовыми принадлежностями, но их он не заинтересовал. Потом нашли зарытый возле сарая большой сундук. Обрадовались. Бабушка начала ругаться, чтобы остановить их, но они не слушали и говорили, что скоро нас отправят в Германию и вещи нам уже будут не нужны. Мой дед в объявлении мелким шрифтом вычитал, что обворовывать мирное население нельзя и за это последует наказание. Он побежал в комендатуру, и через некоторое время к нам вошли офицеры, а за ними радостный дедушка. Они выгнали солдат. Мы уложили вещи в сундук, но перепрятать его не догадались. На следующий день к нам пришли те же солдаты и вырыли сундук. Дедушка пригрозил им комендатурой. На что один из немцев ответил: «Комендатура - выходной». Они унесли сундук.

5 октября немецкое командование приступило к депортации гражданского населения из Сталинграда. Через ряд пересыльных пунктов в нечеловеческих условиях людей гнали в Белую Калитву.

Немцы нас всех подняли, стали сортировать, с малыми детьми сажали в машины, и подростков и взрослых повели пешком. У одной женщины было 2-е младенцев. Немцы стали подсаживать женщин в машины. Один немец держал в обеих руках детей, одного ребёнка отдал матери, а другого не успел, и машина тронулась. Ребёнок запищал, а он несколько постоял в раздумье, затем бросил на землю и затоптал ногами.

Однажды меня от голода спасла крыса. Её я увидела внезапно, она мелькнула, но разглядела: в зубах она держала кусок хлеба. Я стала ждать, может, ещё пробежит, но посыпались мины и пришлось уйти в укрытие. На второй день я снова пришла сюда. Долго ждала, стало темно, и вдруг увидела её. Она вынырнула из сгоревших сараев. Я стала обследовать сарай. Не давала искать обвалившаяся кровля. Уже хотела бросить эту затею, присела отдохнуть, как в просвете увидела мешок обгоревший и закопченный, но все же в нем были собраны остатки хлеба, куски от стола. Больше недели я жила ими.

Мама достала где-то немного зерна. Мы сидели около печи, ожидая, когда же испекутся лепешки. Но неожиданно нагрянули немцы. Они, как котят, отшвырнули нас от печи, вынули наши лепешки и, хохоча на наших глазах стали их есть. Почему-то запомнилось мне лицо толстого рыжего немца. Мы же в этот день остались голодными.

9 ноября установились крепкие морозы. В том году наступила аномально- холодная зима. Берега Волги покрылись ледяной коркой. Это усложнило связь, доставку боеприпасов и продовольствия, отправку раненых.

Голодная зима заставила всех нас искать все, что с грехом пополам годилось в пищу. Чтобы избежать смерти ели патоку и клей-декстрин. За ними мы ходили, а вернее, ползали на животе под пулями на тракторный завод. Там, в чугунолитейных цехах, в колодцах мы набирали патоку с керосиновой добавкой. Клей находили там же. Принесенную патоку долго вываривали. Из клея же пекли лепешки. Ходили на развалины бывшего кожзавода и выдирали, вернее, вырубали топором из ям просоленные и мороженные шкуры. Разрубив такую шкуру на куски и опалив в печке, варили, а затем пропускали через мясорубку. Полученную таким образом студенистую массу ели. Именно благодаря этой пищи, нам четверым детям удалось остаться живыми. Но наша одиннадцатимесячная сестрёнка, не воспринимавшая эту пищу, умерла от истощения.

23 ноября Юго-Западный и Сталинградский фронты при активной поддержке Донского фронта встретились, и замкнули кольцо окружения гитлеровских войск под Сталинградом.

Опухший от голода, полураздетый (всю одежду поменяли на продукты, под артиллерийским огнем каждый день ходил я на Волгу за водой. Нужно было раздвинуть трупы, которыми была покрыта поверхность воды у берега. Немцы обстреливали из минометов даже одиночные цели и днем не давали подойти к воде. Берег Волги там обрывистый, высотой метров 12, и наши бойцы сделали лестницу шириной 5 метров из трупов. Засыпали её снегом. Зимой было очень удобно подниматься, но когда снег стаял, трупы разлагались, и стало скользко. После тех дней я перестал бояться мертвых.

Территория, занимаемая окруженным врагом, сократилась более чем вдвое.
Решается исход Сталинградской битвы.

- А у немцев на небе тоже звезды?
- Да
-А я думал, фашистские знаки…

А у фрицев бывают маленькие фрицата?
- Да, бывают.
- А наша Красная Армия, когда дойдёт до Германии, то всех фрицат побьёт?
- Нет, наша Красная Армия воюет не с детьми немецкими, а с фашистами. Скоро рассердятся Германские дети, возьмут Гитлера и расстреляют его.

А я хочу быть советской миной, буду летать сверху и прямо в сердце фрицу, как разорвусь там, так разлетится фриц на куски!

А кто начал войну, Гитлер?
- Да, Гитлер.
- Эх, если бы Гитлера сейчас привезли к нам, мы бы его подвесили за макушку, а я бы подошел к нему, отрубил бы ему ногу и сказал - Вот тебе за мою маму!

8 января Советское командование предъявило командованию окруженных под Сталинградом немецко-фашистских войск ультиматум с предложением прекратить бессмысленное сопротивление и капитулировать. Генерал-полковник Ф. Паулюс в письменной форме отклоняет предложение советского командования о капитуляции.
- 10 января войска Донского фронта начали наступательную операцию «Кольцо» с целью ликвидации окруженной немецко-фашистской группировки под Сталинградом.

- Мы жили в Дубовском детском доме. Когда нам объявили, что наши перешли в наступление и погнали немцев, радости нашей не было конца…
-И воспитатели нам ничего не запрещали…
-Мы разорвали все подушки…
-А белый пух летел по комнате, как снег.

Утром к нам во двор вошли люди на лыжах, все в белом. Это были наши солдаты. Они были похожи на ангелов....

По воспоминаниям русских и немецких солдат участников Сталинградской битвы написано множество книг и статей. Лучшие, малоизвестные факты я хочу предложить вашему вниманию.

Смертельное танго

Известно, что советская сторона во время боев применяла различные методы психологического давления на врага.

По передовой были расставлены громкоговорители из которых играли популярные немецкие песни того времени, в определенный момент песни прерывались сообщениями о победах Красной армии на участках Сталинградского фронта, дико раздражая немецких слушателей.

Самым же эффективным средством стал...

Монотонный стук метронома, который прерывался через 7 ударов комментарием на немецком языке: «Каждые 7 секунд на фронте погибает один немецкий солдат».

По завершению же серии из 10-20 «отчетов таймера» из громкоговорителей неслось танго.

Александр Невский

Военные действия сопровождали всевозможные знаки и знамения. Например, воевал отряд автоматчиков под командованием старшего лейтенанта Александра Невского. Пропагандисты запустили слух, что советский офицер прямой потомок князя, разбившего немцев на Чудском озере. Александр Невский даже был представлен к ордену Красного Знамени. А на немецкой стороне в сражении принимал правнук Бисмарка, который, как известно, предупреждал, никогда не воевать с Россией. Потомок германского канцлера, кстати, попал в плен.

Марс против урана

Ряд эзотериков утверждает, что на ряд стратегических решений советского командования в Сталинградской битве повлияли практикующие астрологи. Например, контрнаступление советских войск, операция «Уран», началось 19 ноября 1942 в 7.30 В этот момент так называемый асцендент (точка эклиптики, восходящая над горизонтом) располагался в планете Марс (римский бог войны), заходящей же точкой эклиптики была планета Уран. По мнению астрологов, именно эта планета управляла немецкой армией. Интересно, что параллельно советским командованием разрабатывалась еще одна крупная наступательная операция на Юго-Западном фронте —«Сатурн». В последний момент от нее отказались и провели операцию «Малый Сатурн». Интересно, в античной мифологии именно Сатурн (в греческой мифологии Кронос) оскопил Урана.

Докопаться до ада

Под Сталинградом располагалась большая система подземных коммуникаций. Подземные ходы активно использовали как советские войска, так и немцы. В тоннелях часто происходили бои местного значения. Интересно, что немецкие войска с начала своего проникновения в город стали строить систему собственных подземных сооружений. Работы продолжались практически до окончания Сталинградской битвы, и только в конце января 1943 года, когда немецкое командование поняло, что сражение проиграно, подземные галереи были взорваны. Для нас так и осталось загадкой, что строили немцы. Один из немецких солдат потом иронически записал в дневнике, что у него сложилось впечатление, что командование хотело добраться до ада и призвать на помощь демонов.

Армагеддон

В Сталинграде и Красная армия, и вермахт по неизвестным причинам поменяли методы ведения боевых действий. Красная армия с самого начала войны использовала тактику гибкой обороны с отходами в критических ситуациях. Командование вермахта, в свою очередь, избегала крупных, кровопролитных сражений, предпочитая обходить крупные укрепленные районы. В Сталинградской битве обе стороны забывают о своих принципах и пускаются в кровавую рубку. Начало было положено 23 августа 1942 года, когда немецкая авиация произвела массированную бомбардировку города. Погибло 40 000 человек. Это превосходит официальные цифры воздушного налета союзников на Дрезден в феврале 1945-го (25 000 жертв).

Норковые шубы

Многие немецкие солдаты вспоминали, что в Сталинграде у них часто складывалось впечатление, что они попали в какой-то параллельный мир, зону абсурда, где германские педантизм и точность сразу улетучивались. По воспоминаниям, немецкое командование часто отдавало бессмысленные и абсолютно глупые приказы: например, в уличных боях немецкие генералы могли положить несколько тысяч собственных бойцов за второстепенной важности участок.

Самых абсурдным моментом стал эпизод, когда немецкие «снабженцы» сбросили с воздуха запертым в «кровавом котле» бойцам вместо еды и обмундирования женские норковые шубы.

Возрождение Сталинграда

После окончания Сталинградской битвы, советское правительство обсуждало вопрос о нецелесообразности восстановления города, которое по подсчетам, обошлось бы дороже строительства нового города. Но Сталин настоял на восстановлении Сталинграда в буквальном смысле слова из пепла.

За все время на Мамаев курган сбросили столько снарядов, что после боев на нем два года, совсем не росла трава.

Рассказ приводится сыном очевидца этих событий для потомков.

В конце декабря 1942 года, когда наша армия в ходе боёв севернее и южнее города Сталинграда провела ряд крупных наступательных операций в результате которых немецкие войска, прорвавшиеся к реке Волга в районе города, были окружены и загнаны в "котел». Теперь немцы, которые до ноября этого года успешно наступали, перешли к сплошной обороне, но не были деморализаванны и грамотно оборонялись. Сейчас я приведу один пример этому.

Служил я во время описываемых событий при артиллерийском складе 68 армии Сталинградского фронта и был направлен командиром этого склада с новым орудийном замком к 76-мм пушке на батарею этих орудий для замены вышедшего из строя старого замка. Мне дали в помощь ещё одного солдата с характерной украинской фамилией из так называемых "западников», который почему-то, подобно своим землякам, не остался на своей малой родине в ходе нашего отступления с Украины в августе 1941 года, выдели лошадь и сани потому как стояли лютые морозы и выпало много снега, хотя город Сталинград находится на юге нашей страны. Мне был указан маршрут и я рано утром незамедлительно выехал, т.к пушка без исправного замка не может стрелять, но после нескольких часов нашего пути пришлось задержаться, т. к. впереди шёл бой с немцами.

Наша стрелковая часть ведя наступление на противника, столкнулась с его отчаянным сопротивлением и никак не могла продвинуться вперед. Бой продолжался до темноты, нам не разрешили двигаться по нашему маршруту и я принял решение не рисковать и остаться, ведь в темноте можно угадать в плен к немцам. Мы расположились на ночлег в землянке, полно набитой солдатами и в которой тепло поддерживала "буржуйка». Мой спутник каким -то образом очутился подле неё и пригласил меня занять место поближе к теплу, конечно я не возражал, но дальнейшие события повергли меня в шок. Мой подчиненный и спутник пытался пододвинуть ближе к огню какой-то мешок с чем-то, но при этом старался делать это незаметно, хотя я заметил и обратился к нему с вопросом, что у него в мешке.

Солдатишка с характерной украинской фамилией немного помялся и поведал, что в мешке у него сапоги с убитого немецкого офицера, которые он снять с окоченевшего трупа не смог, а просто выломал их вместе с ногами. А сейчас он собирается в тепле их оттаять. Можете представить моё состояние в тот момент, первое что я с мог вымолвить, чтобы он убирался к черту вместе со своим грузом и если он от него не избавится, то это ему помогут сделать в особом отделе, куда я пообещал сообщить. Правильно, что мародерство на фронте карается смертью, но я своего подчиненного пожалел, не стал обращаться никуда, так как он после этого сразу же освободился от своей страшной ноши.

На утро перед нами открылась картина вчерашнего боя, она была ужасной.

Перед , которую занимали немцы, лежали убитые и (как после выяснилось) замершие наши бойцы, они четко выделялись на белом снегу. Я насчитал их 19 человек, почти целый стрелковый взвод (33 человека), большинство из них наверное в ходе боя были сперва ранеными, но не смогли покинуть поле боя т. к. противник вел очень сильный пулеметный огонь на поражение и наши наступающие бойцы после ранения просто замерзли. Особенно меня потрясла смерть одного из этих погибших бойцов, который в ходе боя был ранен в руку, но не мог выйти из боя или получить медицинскую помочь т. к. противник вел повторяю плотный огонь и все, кто шевелился или выдавал себя живым, на нем этот огонь и сосредотачивался. Этот боец чувствуя, что теряет кровь и жизнь попытался перевязать себя сам и тем самым продолжал бороться за жизнь, он лежа снял с ноги обмотку (наши солдаты вместо сапог носили ботинки с обмотками) и замотал ею раненую руку поверх шинели, но в последствии всё-таки замерз.

Удрученный увиденной жуткой картиной боя я ещё сильнее был расстроен тем, что как выяснилось в последствии, немцы держали оборону только всего лишь вдвоем и с одним пулеметом, умело выбрав свою и верно рассчитав направление нашего наступления на них.

Они были убиты нашими бойцами после того как их обошли, т. к. наши командиры после поняли, что в лоб взять немцев не удастся.

По военной науке наступающие несут в 2-3, но в 4 раза больше потерь чем обороняющиеся, а здесь мы в этом бое за неизвестный клочок нашей земли под городом Сталинградом потеряли столько своих бойцов, а впереди предстоял долгий путь до города Берлина, до нашей Победы, и каждый километр этого пути нам приходилось оплачивать кровью наших бойцов!

№ 1
Из выступления командира Н-авиабригады полковника Н.П. Кретова на заседании актива Тамбовской областной партийной организации об участии в боевых действиях авиационных полков, базирующихся на Рассказовском и Моршанском аэродромных узлах
2 декабря 1942 г.

[…]*. Я приведу несколько примеров, что мое соединение, которое в мирное время налетывало в день 230 часов, теперь летает 5000-7000 часов. Если мы в мирное время делали посадок 500-600, то теперь мы имеем от 4000-6000 полетов.

Это, товарищи, говорит за то, что наш летный состав – командиры, инструкторы выполняют поставленную перед ними задачу, эти люди, которые обучают кадры, делают по 70-80 посадок, не вылезая из самолета. Это люди, которые отдают всю свою жизнь учебе кадров авиации для создания мощных авиационных кадров.

Я должен сказать, товарищи, что один из этих полков Рассказовского аэродромного узла, вылетая на фронт, имел в своем составе молодых ребят, что называется неоперившихся птенцов, 18-летних парней. Они ни разу не были в бою. Под командой капитана Жидкова встретил 18 «Юнкерсов», которые шли бомбить Мичуринск. Встретившись с ними, наши ребята вступили в бой, 12 «Юнкерсов» были сбиты, остальные рассеяны. (Аплодисменты).

Далее, полк того же Рассказовского аэродромного узла, где командиром Герой Советского Союза майор Чистяков, вылетал полк под командованием Суворова, этот полк шел на Сталинград и между Дубовкой и Пичугой встретил 20 штук «Юнкерс-88», как мы их называем «лапотники» в сопровождении 18 «Мессершмиттов», атаковал и разогнал этих «юнкерсов», 9 из них были сбиты и 12 «Мессершмиттов», а сами не имели ни одной потери. (Аплодисменты).

Я могу привести еще один пример Моршанского аэродромного узла. Полк под командованием майора Морозова шел на Калининский фронт, в районе города Калинина, куда стремились «Юнкерсы» в количестве 17 шт., чтобы бомбить город и станцию, встретился на дороге с ними и пошел в атаку со своими птенцами Морозов. В результате воздушного боя шесть «Юнкерсов» было сбито, наши потерь не имели.

Работа и подготовка военно-воздушных сил – исключительно тяжелое дело. Она сопряжена с большими трудностями, с трудностями чисто технического порядка и, главным образом, атмосферных условий. Конечно, молодые летчики для того, чтобы натренироваться летать в тяжелых атмосферных условиях, должны иметь соответствующую подготовку слепого полета. Это работа тяжелая и большая. В зимнее время это еще более осложняется тем, что бывают снежные бураны, заносы аэродромов и коммуникаций, т.е. дорог, подходящих к аэродрому, к бомбоубежищу и т.д., еще более затруднительно.

Мы в срок обязаны давать соответствующие полки, маршевые полки. Если мы их в срок не дадим по каким-нибудь причинам, объективного или субъективного порядка, мы срываем проведение намеченной операции.

Если мы в декабре должны дать 20 авиационных полков, то на эти полки рассчитывают наша Ставка, наш Генеральный штаб. Они должны кого-то поддерживать, действуя во взаимодействии с пехотой и др. Если эти полки не будут участвовать в воздушной операции, значит, они могут сорвать операцию своей части нанести урон противнику. Этим самым мы сорвем операцию, которая намечалась Генеральным штабом. А мы не имеем права нарушать планы Ставки.

Мы не имеем права недодать ни одного самолета, ни летчика. Наша задача заключается в том, чтобы в определенный срок это дать. Дать мы можем при вашей непосредственной поддержке. В чем заключается эта поддержка? Вы знаете, постановление ГКО, что в помощь нам, военно-воздушным силам дается население для расчистки наших аэродромов с таким расчетом, что если всю ночь несет жестокая метель, то этот аэродром должен быть расчищен.

Для этого нас ГКО, товарищ Сталин, наша партия и правительство обязывает с вами, чтобы мы это сделали. […]**.

Одним словом с этим делом обстоит исключительно плохо. Если вы, товарищи, все люди здесь понимающие, в чем здесь дело, то вы поймете, что вопрос подготовки летчиков в современных условиях исключительный. Если раньше готовили за год, то мы сейчас готовим за месяц, отсюда вы понимаете какое напряжение.

Я думаю и надеюсь, что партийный актив в этом деле мне окажет большую помощь, и наши маршевые полки, наши сталинские соколы будут своевременно подготовлены и не один раз еще покажут свою боеспособность и еще выше поднимут знамя Ленина-Сталина и понесут по воздуху к великой нашей победе. (Аплодисменты).

ГАСПИТО. Ф. П-1045. Оп. 1. Д. 2508. Л. 22-23 об. Стенограмма.

* Опущена вступительная часть о роли и значении ВВС в военных действиях.
** То же информация о привлечении рабочей силы и транспорта для расчистки аэродромов от снега.

№ 2
Воспоминания Е.Т. Глазковой о муже гвардии генерал-майоре В.А. Глазкове
17 декабря 1973 г.

Родился в 1901 году, в селе Вердеревщино, Бондарского р-на, Тамбовской области в семье крестьянина - бедняка. Родители - отец Андрей Степанович, мать - Матрена Макаровна, до Октябрьской Революции занимались сельским хозяйством.

За этими скупыми строками, взятыми из автобиографии генерала - майора Глазкова В.А., стоит трудное, полное лишений, детство.

В семье Глазковых, кроме Василия, было еще 4 сына: Иван, Яков, Павел и Алексей и одна дочь Анастасия. Семья не голодала, но жила очень скромно. С семи лет Василия отдали в четырехклассную школу в селе Вердеревщино. Учился Василий хорошо, учителя отмечали в нем необыкновенное стремление к знаниям, надеялись, что он будет учиться дальше. Но в год окончания школы умер отец Василия. Время было трудное для семьи. Василий, будучи еще мальчиком начал работать рассыльным. «В детстве, - вспоминала его сестра Анастасия, - Василий был смелым, бесстрашным. Он летел с горы на лыжах, на льдине или на обледенелом лукошке с невероятной быстротой. Рос Василий крепким, смышленым. Не зря его потом называли «богатырем». Он был хорошим, общительным, справедливым товарищем».

В селе Вердеревщино, где жил Василий, разбойничала банда Антонова. От руки антоновских бандитов погиб старший брат Иван. Рос и мужал Василий, росла любовь к народу и ненависть к угнетателям. Молодым пареньком добровольно в 1918 году ушел с оружием в руках защищать молодую Советскую власть. Он прошел по многим фронтам Гражданской войны. После разгрома интервентов остался в рядах Красной Армии. Сначала он командовал отделением. Учился, окончил военное училище, стал кадровым командиром. Командовал взводом.

Это был настойчивый, упорный в достижении поставленной цели человек. Он был требовательный к себе и ко всем окружающим. Василий Андреевич заочно окончил школу-десятилетку. Много читал, изучал марксистско-ленинскую теорию. Скромный, дисциплинированный, волевой и мужественный человек, он становится хорошим воспитателем воинов. Он руководил школой младших командиров. После обучения парашютному делу, его назначили командиром авиадесантной бригады. Он стал знатным парашютистом Краснознаменной Дальневосточной Армии.

Василий Андреевич был заботливым отцом для своих воинов. Особенно внимательно он относился к новичкам. Перед прыжками с парашютом, он требовал внимательной проверки парашютов. Сам непосредственно принимал участие в прыжках. На счету у него были сотни прыжков. Василий Андреевич добросовестно относился к своей работе. Он понимал всю ответственность, которая ложилась на его плечи, ответственность перед страной, советскими людьми в охране Советской границы. Часто в глухую ночь он ходил проверять посты. «Это не шутка, а дальневосточная граница. Нам доверили ее охранять зорко». Любили его солдаты за личную храбрость, за отеческую заботу, за принципиальность.

Василий Андреевич был любящим отцом и мужем. Он очень любил играть с дочерью. Ему приходилось много заниматься, часами просиживал в своем кабинете, готовился поступать в военную академию, но стоило появиться Кларе, как он прекращал работу. Тяжело переживал Василий Андреевич смерть сначала одной дочери, а затем и второй. Учиться в академии - мечта не осуществилась. 3 мая 1941 года Глазков В.А. вместе с другими командирами направляется на секретное задание. 22 июня 1941 года началась Отечественная война.

И только спустя шесть месяцев я получила первое долгожданное письмо. А за это время Василий Андреевич не раз смотрел смерти в глаза. С боями он вывел из окружения 200 человек, это было под Харьковом.

Потом назначение командиром 8-го воздушно-десантного корпуса и Сталинградский фронт. Письма с фронта были редко. Сохранилось несколько писем. Вот одно из них: «Был на фронте, сейчас получил новое назначение, скоро поеду добивать фашистских людоедов. Будем бить в десять, в сто раз сильнее, чем били до сих пор. Победа будет за нами, враг будет разбит».

В. Глазков 19-12-1941.

В другом письме сообщал: «Мне присвоено звание генерал-майора. Это звание накладывает еще большую ответственность за порученное дело»…

Василий Андреевич был коммунист, мужественный патриот, он горячо любил свой народ, свою Родину.

Е.Т. Глазкова

ГАСПИТО. Ф. Р-9294. Оп. 1. Д. 4. Л. 1-4 об. Автограф.

№ 3
Воспоминания лейтенанта медицинской службы 35-й гвардейской стрелковой дивизии Л. Проворовой (Хмельницкой) о генерал-майоре В.А. Глазкове
Март 1977 г.

В начале февраля 1942 года я, в звании военфельдшера, приехала из отдела кадров Воздушно-десантных войск продолжать службу в 8-м воздушно-десантном корпусе, которым командовал генерал-майор Глазков Василий Андреевич. Корпус дислоцировался под Москвой.

Я являла из себя неказистого солдата, небольшого роста, с мальчишеской стрижкой, в брюках и гимнастерке и больших кирзовых мужских сапогах.

После доклада адъютанта генералу, меня пригласили войти. Я вошла в кабинет. За столом сидел уже немолодой человек, с усталым лицом и мне показалось, что он очень пристально и сурово смотрит на меня. Я вначале немножко оробела - как никак, а к генералу я попала впервые в жизни, затем, собравшись с духом, поднесла руку к головному убору и писклявым голосом доложила: «Товарищ генерал! Военфельдшер Хмельницкая прибыла в Ваше распоряжение для прохождения службы». Генерал отложил в сторону бумаги и снова осмотрел меня, как мне показалось еще с большим вниманием, и спросил: «Военфельдшер, а сколько Вы весите?». Вот тут я испугалась не на шутку, и мозг, как выстрел пронзил, «не возьмут», и я сказала неправду - 48 килограммов (на самом деле мой вес был 42 кг.).

Генерал улыбнулся, чуть-чуть смерив меня взглядом, переспросил - «Что вместе с сапогами?» (сапоги у меня были мужские 42 размера, хотя я носила обувь 34-35 размера).

Затем последовал вопрос, прыгала ли я с парашютом, почему я хочу служить именно в десантных войсках?

Я ответила, что с парашютом не прыгала, но буду, обязательно буду прыгать. Видимо все это я говорила очень горячо и по-юношески убедительно, что генерал поверил мне и сказал: «Идите».

Через несколько минут адъютант вынес мне предписание, в котором я направлялась на службу в 18-ю воздушно-десантную бригаду.

Располагалась она в 3-х километрах от штаба корпуса. Я не стала ждать электричку и отправилась в бригаду пешком по рельсам.

Вечером я была на докладе у командира бригады подполковника Герасимова.

Выслушав мой доклад, комбриг сказал, что начальника сан. службы бригады сейчас нет, и он будет только завтра, а вопрос моей службы надо решать с ним. Приказал поселить меня в казарму и обеспечить питанием.

Рано утром следующего дня я была снова в штабе бригады. Видела, как к командиру бригады пришел небольшого роста военврач II ранга, но он плохо прикрыл дверь кабинета, и я была невольной свидетельницей их разговора. Военврач 2 ранга (а это как раз был начальник сан. службы бригады - Орел) горячо доказывал комбригу, что он привез из Москвы из санитарного управления двух крепких сильных парней фельдшеров, что им ни к чему девчонка, да еще такая маленькая, там и силенок-то нету, да и вообще, зачем нам женщины.

Услышав это, я не удержалась и со слезами вбежала в кабинет и начала что-то доказывать. Но увы! Последовала команда: «Военфельдшер, кругом марш», а через несколько минут мне вынесли командировочное предписание с резолюцией ком. бригады: «Откомандировать!». Я убежала за угол, хорошенько поплакала и снова пешком отправилась в штаб корпуса.

Долго я просила адъютанта доложить генералу о себе. И когда я перешагнула порог кабинета, то чуть не упала, в кабинете генерала было несколько человек и все высокие чины.

С горем пополам я доложила генералу, что меня откомандировали обратно только потому, что я женщина.

Тогда генерал-майор обратился к своему заместителю полковнику Дубянскому со словами: «Что это там за женоненавистники! Пишите им, что я приказываю военфельдшера Хмельницкую назначить фельдшером батальона».

Полковник Дубянский с удивлением спросил: «А где же женщина?», и генерал звонко рассмеялся, посмотрел на меня глазами отца и сказал: «Да вот же она Хмельницкая».

Дубянский спарировал генералу: «Товарищ генерал, так это же пацан, а не женщина». Это была моя первая встреча с генералом Глазковым.

Его приказ был выполнен, и я начала службу в 18-й десантной бригаде фельдшером 3-го батальона. Служба была очень трудная, меня отягощало то, что меня не хотели, но шло время, бригада активно готовилась к боям в тылу врага. Десантников готовить не просто, началась подготовка к прыжкам.

В начале марта меня неожиданно вызвал командир батальона. Диалог со мной был таков: «Военфельдшер, Вы готовы прыгать на показательных прыжках батальона. Прыгать буду я, комиссар и Вы!?» «Так точно», - ответила я, - готова». На меня одели парашют. Для верности я несколько раз потренировалась держать кольцо. Посадили в самолет, и мы прыгнули в установленном месте.

Во время раскрытия парашюта (вследствие так называемого динамического удара) у меня с левой ноги слетел сапог, ветром меня отнесло далеко от площадки приземления и я приземлилась километрах в 5-6 на снег без сапога.

Отстегнув парашют, я в него завернула ногу и стала ждать солдат из команды на площадке приземления.

Вскоре действительно показалась легковая машина, и к моему удивлению из машины вышел генерал-майор Глазков. Я, конечно, встала по стойке смирно и «храбро» доложила, что военфельдшер Хмельницкая совершила первый ознакомительный прыжок.

Генерал нахмурил брови, пригласил командира батальона, вычитал его, как положено по-военному, и дал приказ, чтобы до утра были сшиты сапоги и обязательно по размеру. «Так прыгая, можно и без ног остаться» - добавил генерал.

Это была моя вторая встреча с генералом.

Строгий и требовательный был наш генерал, по-человечески прост и заботлив - таков он остался в памяти живых.

На другой день я щеголяла в маленьких и необыкновенно красивых, как мне показалось, сапожках.

Третья встреча с генералом В.А. Глазковым была у меня весной 1942 года. Бригада ускоренными темпами осваивала новую технику. Занятия проходили днем и ночью. Готовились к боям. Личный состав горел желанием, как можно скорее встретиться с ненавистным врагом. Рапортами об отправке на фронт осаждали командование солдаты и офицеры. «Рабочий день» солдата был таков: марши, стрельбы, броски, учения в любое время суток и в любую погоду.

Офицерский состав батальона отрабатывал приемы стрельбы из нового оружия. Я по своей должности дежурила на стрельбище. То ли была плохая погода, то ли другие причины, но стреляли, в общем, неважно. Появился на стрельбище и генерал Глазков.

Командир батальона построил командиров, доложил генералу. Последний, окинув взглядом строй, остановился на мне и строго спросил комбата: «Почему не все в строю?!» Командир батальона ответил, что это фельдшер, и она дежурит на стрельбище.

Последовал ответ генерала: «Ведь ей тоже придется воевать, и она должна учиться стрелять, как все». Я пристроилась на левом фланге. Все были в недоумении, а командир батальона побледнел: ведь никто не знал, умела ли я стрелять и держала ли в руках оружие.

Но приказ есть приказ. И на сей раз, счастье улыбнулось мне и доказать, что равноценный командир в батальоне. Все упражнения, которые отрабатывались, я выполнила с оценкой «отлично».

Генерал спросил меня, смогу ли я из личного пистолета выбить три десятки, что я незамедлительно и сделала.

После стрельб личного состава командир батальона построил весь состав, генерал сделал разбор, объявил мне благодарность, поблагодарил за службу и подарил мне за отличную стрельбу маленький пистолет (в армии его называли Коровинским).

Летом 1942 года немецко-фашистские захватчики развернули наступление на Кавказ и Сталинград. Положение на франтах было отчаянное. Фронту нужны были резервы, чтобы остановить врага.

В срочном порядке три воздушно-десантные бригады были переформированы в пехотные подразделения. Моя бригада стала 101-м полком, а 8-й корпус стал 35-й стр. дивизией.

Учитывая особые заслуги десантников в борьбе против немецко-фашистских захватчиков, воздушно-десантные войска были преобразованы в «Гвардейские».

После переформирования наших бригад в полки, а корпуса в 3ю дивизию ее полки и вся дивизия были преобразованы в гвардейские.

В августе месяце 1942 года 35-я гв. стр. дивизия была на Сталинградском фронте и с хода вступила в бой.

Характеристику боевых действий под Сталинградом дает Евг. Долматовский в своей книге «Автографы победы».

«Мне приходилось бывать в этой дивизии в те времена, и я хорошо помню, из каких людей она комплектовалась. Это были парни воздушно- десантных бригад, не раз участвовавшие в самых отчаянных операциях в тылу противника и на сложнейших участках фронта. На их гимнастерках с голубыми петлицами мы впервые увидели гвардейские знаки. Нормой в 35-й гвардейской, укомплектованной десантниками, было бесстрашие, бесшабашность, прямота. Я думаю, что о них мало написано книг только потому, что эти парни пошли на самый жестокий участок, и заслонили собой Сталинград, и мало осталось в живых тех, кто мог бы написать книги».

23 августа – дата, запомнившаяся всем участникам Великой битвы и вошедшая во все исторические труды, мемуары и справочники.

Не успев развернуться, застигнутая на марше дивизия преградила путь врагу и атаковала вражескую группировку, прорвавшуюся к Сталинграду. Это был неравный и кровавый бой страшной силы, и немцы к городу не прошли».

Во время этих боев состоялась моя четвертая встреча с генералом. Дивизия вела бой в районе Верхней Ельшанки. Это был сущий ад. Невдалеке от КП дивизии расположилась 44-я отдельная рота связи, где я была фельдшером. Под вечер в район расположения сборного пункта раненых, измученный, с впалыми от бессонницы глазами, небритый, подошел генерал Глазков и попросил что-нибудь от головной боли.

Когда я ему протянула порошок, он горько улыбнулся и сказал: «Что, солдат, воюешь?». Я ответила: «Да, воюю».

Через несколько часов генерал Глазков погиб.

Пятая встреча с генералом Глазковым произошла 30 лет спустя, в дни празднования 30-летия Победы. Эта встреча была в парке г. Сталинграда, где покоится прах В.А. Глазкова.
Шесть оставшихся в живых воинов бывшего 101-го гв. стрелкового полка в скорбном молчании склонили головы над могилой своего командира, человека с чистой душой и большим сердцем, коммуниста, генерала В.А. Глазкова.

Ветеран 35-й гв. стрелковой дивизии,
бывший гв. лейтенант м/с
Любовь Хмельницкая-Проворова

ГАСПИТО. Ф. Р-9294. Оп. 1. Д. 5. Л. 2-8. Подлинник.

№ 4
Из воспоминаний полковника запаса Г.К. Мухальченко
1978 г.

[…]*. В конце концов наша рота почти в полном составе стала 1-ой ротой 38-го отдельного гвардейского саперного батальона 35-й г.с.д. Соответственно произошли и изменения в наименовании наших бригад в стрелковые полки: 100-й, 101-й и 102-й.

Через несколько дней, в конце июля месяца, нас погрузили в эшелон, мы направились в путь, куда едем - не знали. Когда проехали ст. Грязи, поехали на юг. Все сразу же поняли, что мы едем или на Кавказский фронт или же на Сталинградский. По пути мы несколько раз подвергались обстрелу фашистских самолетов. Бомбежка была один раз ночью, правда, без особых последствий.

Не доезжая до Сталинграда, в нашем эшелоне загорелась автомашина, которая стояла на платформе, мы ее сбросили под откос, машина была легковая, кажется, "М-1".

Выгружались мы на ст. Бекетовка, выгрузка производилась под вечер. После выгрузки мы отошли от станции приблизительно на километр. Это было в районе кладбища.

Почти всю ночь мы лежали, все пытались уснуть, но не могли. Мимо нас проходили раненые, и каждый из нас пытался уяснить положение на фронте. Кое-кто из раненых говорил правду, кое-кто добавлял от себя, а у кое-кого даже было паническое настроение.

Для меня и моих товарищей было одно ясно: немец прет, и прет крепко, и нам придется с ним сражаться насмерть. Этой ночью был небольшой налет разведывательной авиации, были сброшены "фонари" и небольшой обстрел.

На рассвете нас построили, и мы тронулись в путь, куда пошли - я не помню названия, но двигались на юго-запад, так как после обеда остановились на пригорке, в посадке, и нам приказали окопаться, я помню, что солнце заходило справа и чуть впереди. Сейчас я знаю, что мы окопались в районе р. Червленная. Дни стояли очень жаркие, воды достать было трудно, мы наливали фляги дважды из ручья в балке.

На второй день или на третий, точно не помню, нам приказали построиться и шагом марш, шли мы в основном ночью, причем почти на север и вышли на ст. Котлубань.

Вокруг ст. Котлубань фронтом на северо-запад расположились части дивизии, а где точно кто, я не помню (да и не знал), просто интересовались, есть ли кто впереди или нет, и есть ли соседи справа и слева. Наш батальон получил задачу на минирование высоты на северо-запад от ст. Котлубань, где расположился один из наших стрелковых батальонов.

Наш взвод, в том числе и я, заминировали дорогу и скаты высот, а также и другие места, лощины. Когда начался бой, мы заканчивали минирование и вышли к своей роте. После первой или второй, или третьей атаки немцев, которые были отбиты, нам дали задачу заминировать слева и справа лощины между высотой и станцией Котлубань.

В это время был ранен Рубен Ибаррури - сын Долорес Ибаррури. Я помню, что его погрузили на телегу и отправили на ст. Котлубань.

Одновременно с атаками пехоты и танков, станция была подвергнута бомбардировке с воздуха большим количеством самолетов, причем одни улетали, а другие начинали бомбежку. Очень много товарищей - боевых друзей было потеряно в этот день (погибли Досичев А., Гайденко Н., и др.).

С наступлением вечера бои затихли, самолеты не бомбили, наступила непривычная тишина. Мы поужинали и только хотели приспособиться отдохнуть, как команда поступила построиться.

При построении нам сказали, что мы будем прорывать дорогу, на которой остановились немецкие танки с пехотой, запретили курить и проверили каждый, чтобы не было шума и звона оружия.

При прорыве мы были во втором эшелоне, т.е. шли вместе со штабом дивизии. Коридор прорыва был солидный, метров 300-400, на дороге горели танки, автомашины, бронетранспортеры, была беспрерывная стрельба на флангах и вспышки осветительных ракет.

К рассвету мы вышли на р. Россошку, штаб дивизии сначала расположился в деревне, а затем перешел на высоту, что восточнее реки метров 800-1000, за двумя ветряными мельницами. Наши роты расположились на скатах высоты фронта к реке, как бы составляли 2-ю линию обороны, одновременно охрану штаба дивизии (КП).

При марше со ст. Котлубань на М. и Б. Россошки у нас в батальоне произошли большие потери, то ли погибли в ночном бою, то ли пропали без вести, не знаю, но с нашего взвода осталось половина.

Ночью мы ходили за реку в боевые порядки наших полков и производили минирование предполья, дорог, снимали охранение, вместе с разведчиками брали "языков", и, как ни странно, считали убитых немецких солдат по снятым ремням с убитых фашистов. Причем часто происходили перестрелки, а порой и ночной бой разведчиков.

Днем шли жестокие бои наших полков с наступающим противником. Мы занимали фронт по р. Россошке и деревням Малая и Большая Россошки приблизительно 8 дней, т.е. 8 дней и ночей мы не сделали ни шагу назад, пока не было приказа о смене позиций.

Во время этих боев один солдат нашей дивизии из ружья ПРТ** подбил немецкий самолет «Юнкерс-87», двухмоторный бомбардировщик. После этого началась массовая охота за самолетами противника из всех видов оружия. В числе «охотников» был и я, в результате этой «охоты» один из Ю-88 сбросил на мой окоп бомбу в 0,5 метрах, и я по случайности остался жив, но был контужен.

Приблизительно часа в 4 утра, когда мы вместе с нашим командиром отделения ст. сержантом Удаловым, возвратились с минирования, мы увидели сборы батальона и узнали, что есть приказ отойти по балке, а затем по открытому полю в направлении на ст. Воропаново. Во время отхода нас в течение всего дня бомбили самолеты, и обстреливала артиллерия противника, как потом стало нам известно, части соседних с нами дивизий, после кровопролитных боев, потеряли почти весь личный состав, и фашисты по трупам наших бойцов обошли нашу дивизию с флангов.

Что творилось при отходе, трудно передать. Усталые солдаты, охрипшие командиры, все в пыли, в дыму, сто метров бегом, сто метров ползком. Обезумевшие лошади, беспрерывные бомбежки, обстрелы, стоны раненых, трупы убитых, это был не отход, а избиение в дневное время безнаказанно солдат. Мы порой открывали огонь по самолетам из винтовок и автоматов, но особых результатов не было.

Тогда мы думали, что это все вредительство. Сейчас, зная обстановку, мнение мое изменилось. Да, это было единственно правильное решение на отход, чтобы не потерять всех солдат совсем.

И, несмотря на все это, мы к вечеру, усталые и измотанные, вышли по оврагам к станции Воропаново расположились во дворе церкви, где вместе с разведчиками поужинали: нам дали колбасы, хлеба, консервы и по 100 граммов водки.

Ночь прошла сравнительно спокойно, летали самолеты и наши «кукурузники» и немецкие ночные охотники-разведчики, которые сбрасывали осветительные ракеты, а затем бомбили и вели обстрел по площадям.

К утру мы заняли оборону по западной окраине д. Ельшанка, по арбузному полю. С утра началось все сначала: обстрел, бомбежка ст. Воропаново, изредка попадало и нам, но к часам 9-10 утра мы хорошо окопались, вырыли себе одиночные окопы на полную глубину так, что особых потерь мы не имели.

Как только мы начали соединять окопы траншей, поступила команда выйти на восточную, чуть южнее, окраину, на высоту и оборудовать НП командира дивизии. К вечеру мы отрыли две землянки и НП - открытый котлован, где была установлена стереотруба.

За ночь мы оборудовали еще несколько землянок, а также сделали хода сообщения между НП и блиндажами. Днем мы видели на западной окраине станции движения танков, которые двигались в сторону города, а также слышно было, как восточнее станции шли тяжелые бои. Как потом мы узнали, в районе переезда через ж.д. в сторону города было подбито более 10 танков и этим боем руководил политрук роты Герасимов Иннокентий Петрович, которому за мужество и отвагу, а также личное участие в уничтожении танков фашистских захватчиков, было первому в дивизии присвоено звание Героя Советского Союза.

Во время боев командир дивизии генерал-майор Глазков В.А. все время находился на НП дивизии. Мы, саперы и разведчики, охраняли НП и штаб дивизии КП, который находился метрах в 500-700 от НП восточнее.

7 сентября 1941 года при переходе из НП на КП дивизии генерал Глазков В.А. был ранен в ногу, ему сделали перевязку, и он продолжал руководить боем дивизии. Общую обстановку я не знал и боюсь судить о боевых действиях наших полков, знал и видел, как сражались насмерть наши гвардейцы, и противник продвигался только по трупам защитников города Сталинграда.

8 сентября для дивизии были самые тяжелые часы: полки дивизии в результате кровопролитных боев были обескровлены, людей осталось в ротах до 20 человек, а в отдельных и того меньше.

Противник не прекращал атаки на нашу оборону, солдаты и офицеры, сержанты и политработники показывали образцы мужества и героизма, легкораненые оставались в строю и сражались не на жизнь, а насмерть, противник трупами устилал поле боя, но атак не прекращал, атаки постоянно поддерживала авиация, танки и артобстрелы. Во время одного артобстрела, при переходе из НП в этот день - 8 сентября - был ранен в область поясницы командир дивизии генерал Глазков В.А. Ему помогли добраться до КП дивизии, до землянки, где медработник л-т м/с Проворова Галина сделала ему перевязку, подошедший врач капитан м.с. (фамилию не помню) сказал, что командира надо эвакуировать в госпиталь.

Была дана команда, чтобы под прикрытием лесопосадки подошла легковая автомашина «М-1» черного цвета. По прибытии машины генералу помогли сесть на заднее сиденье автомашины. Когда генерал был в машине, в это время начался артобстрел с минометов «Ванюши», и одна из мин попала в заднюю часть машины (в крышу машины), некоторые утверждают, что был налет авиации и в машину попала авиабомба, я категорически утверждаю, что в это время налета авиации не было. Автоматчики противника были от КП дивизии на расстоянии 200-260 метров.

От разорвавшейся мины генерал был ранен осколками в голову, в тыльную часть, в затылок. Машина загорелась, водитель был ранен. Нам 8 солдатам (саперам, связистам и разведчикам, мы все были в траншее и вели бой с автоматчиками, находились в 15-20 метрах от машины) приказали вынести генерала из машины и отнести в тыл. При освобождении генерала из машины и переноске его в траншею, у нас было ранено и вышло из строя 4 человека. Нам дали еще 4-х человек. Затем на плащпалатке, вдоль лесопосадки, мы начали выносить тело командира, причем, когда выносили, то было ранено еще 4 человека. Сначала мы ползли, так как автоматчики были в 200-300 метрах, четыре человека тащили плащпалатку с командиром, четыре отстреливались. Со мною, помню, был тов. Фелендук и ст. сержант Удалов, который был также ранен. Затем, когда пересекли балку и скрылись за бугром, мы его несли, согнувшись.

Через некоторое время мы вышли в расположение артиллерийских позиций 10-й дивизии МВД Сталинградской области, которые дали нам автомашину, на ней мы повезли тело генерала к переправе. По дороге нас дважды бомбили самолеты противника, но благодаря искусству водителя, в нас не попали, кто-то из солдат был легко ранен.

Так как с-т Удалов был ранен в обе руки, я стал старшим этой команды. Он сказал: «Ну давай, Гриша, действуй». Приехал к переправе, машина встала в ряд с другими автомашинами. Я слез с машины и пошел вдоль улицы к переправе, по дороге я встретил ехавшего на мотоцикле с коляской майора, которому доложил о нашей машине. Майор посмотрел документы, которые были у меня, посадил меня на мотоцикл, и мы поехали к нашей машине.

Подъехав к машине, он приказал раскрыть плащпалатку и посмотрел на петлицы генерала, после приказал водителю ехать за ним к переправе. Мы подъехали к переправе, на пароме было уже 4 машины, нас погрузили, и мы поехали на левый берег, паром подымал 6 машин.

После выгрузки мы направлялись в штаб тыла 62-й армии. Прибыв в штаб, я доложил одному из офицеров, который провел меня к начальнику штаба, где я доложил о гибели генерала, а также подробности его гибели и все, что знал об обстановке на поле боя наших гвардейцев, одновременно отдал ему документы генерала: удостоверение личности, еще какие-то документы и деньги - около 5000 руб. - это все генерал приказал одному из находящихся здесь офицеров забрать и куда-то отнести.

Генерал приказал также сделать гроб, выставить Почетный караул из офицеров (4 чел.), нас накормить и отвести место для отдыха. Поужинав, мы пошли к генералу и попросили разрешения включить нас в состав караула, чтобы мы от всего личного состава дивизии отдали последний долг своему командиру. Генерал разрешил. Мы всю ночь, посменно с офицерами караула, несли караул у гроба командира дивизии.
Приблизительно часов в 10-11 дня 9 сентября 1941 года, после краткой речи генерала, под звуки ружейного салюта, мы опустили гроб с телом генерала в могилу. Похоронен он был между 2-х дубов, недалеко от офицерской столовой. После этого нам приказали ехать в тылы дивизии. Мне выдали справку о сдаче документов генерала и о его захоронении.

Прибыв в тылы дивизии, мы доложили кому-то из офицеров и нам сказали, что нас направят учиться на сержантов. Ночью, посоветовавшись между собой, мы решили уехать в Сталинград. На рассвете на этой же машине мы приехали на переправу, я показал документы, и нас 6 человек переправили через Волгу. Шоферу написали записку, чтобы он передал командиру роты, в ней мы написали, что пока дивизия в боях, мы будем вместе со всеми, а учиться будем после боя.

Прибыв в штаб дивизии, а он располагался в районе элеватора, возле трубы через железную дорогу, под горой у реки, я сдал документы и пошел в свою роту - штаб батальона.

Затем принимал участие в обороне элеватора, потом его оборону передали морякам, ходил под руководством комиссара дивизии полковника Лисичкина Е. и полковника Дубянского (бывшего начальника штаба, а после гибели командира дивизии - ее командиром).

По приказу полковника Лисичкина, через дивизионного инженера, вместе с рядовыми Звонаревым и Метелевым уворовал лодку, Звонарев был ранен, а затем, когда мы ее перегоняли по Волге от немцев, был ранен Метелев. После этого, переоборудовав ее для перевозки раненых, я вместе с писарем батальона Дайнеко переправили на остров 20 человек раненых наших солдат и командиров, обратно привезли питание для радиостанции.

После этого, при причаливании к берегу, в районе дамбы над берегом, лодку нам разбило, и мы возвратились в штаб дивизии, который располагался в штольне, возле церкви, у реки Царица. Участвовали в минировании и разминировании, а также отбивал атаки фашистов.

Как-то в церкви мы варили обед из концентратов, а в это время наши «Илы» шли на бомбежку, и у одного из самолетов оторвалась авиабомба, которая попала в церковь, но не взорвалась, это было наше военное счастье.

Затем штаб дивизии перешел на берег Волги, где впадает река Царица, мы продолжали вести оборону и выполняли "работу" от стрелка до сапера, то есть делали, что прикажут.

Помню, и это подтвердил при посещении его в госпитале полковник Шнайдер, НШ дивизии, что мы переправлялись на железном понтоне 28 сентября и последним, в числе других, был он.

Батальон переправил 247 человек на левый берег р. Волги из состава нашей дивизии. После переправы мы собрались на левом берегу Волги выше города Сталинграда, где 2-3 дня приводили себя и оружие в порядок, а затем был марш на ст. Ленинская, где и погрузились в эшелон и направились в г. Данилов Ярославской обл.

За бой в Сталинграде я был награжден медалью "За отвагу" и "За оборону Сталинграда". […]***.

Бывший солдат-старшина 1-[й] роты
38-[го] отдельного гвардейского
саперного батальона 35-[й] гв. стр. дивизии
полковник запаса Мухальченко Г.К.

ГАСПИТО. Ф. Р-9055. Оп. 1. Д. 67. Л. 4-10. Подлинник.
___________________________________
* Опущены воспоминания об обучении и службе в отдельной минно-подрывной роте 17-й воздушно-десантной бригады 8-го воздушно-десантного корпуса.
** Так в документе. Следует читать – ПТР.
*** Опущены воспоминания о дальнейшей военной службе.

№ 5
Из воспоминаний В.П. Баранова о формировании на территории Тамбовской области 2-ой гвардейской армии «Под гвардейскими знаменами»
5 мая 1978 г.

Осенью 1942 года согласно директиве Ставки Верховного Главнокомандования на Тамбовщине формировалась 2-я гвардейская армия - крупное оперативное объединение, предназначавшееся для решения особых боевых задач.

Ноябрь 1942 года… Под звуки оркестра уходили из города курсанты-добровольцы Тамбовского пулеметного училища, среди них рассказовцы Лев Пучков, Василий Каретников, Александр Безгин, Степан Никулин и другие отличники боевой и политической подготовки.

И вот мы - бойцы 2-ой гвардейской армии. Тамбовские леса и степи превратились в огромный полигон, на котором отрабатывалось воинское мастерство будущих фронтовиков. Нам - по 18-19 лет, и поэтому мы с особым уважением смотрели на воинов-ветеранов, которые уже не раз побывали в жесточайших схватках с врагом, старались перенять их боевой опыт.

Мы учились действовать в любое время суток, в любую погоду. Особое внимание уделялось подготовке пулеметчиков, минометчиков, наводчиков орудий, стрелков из противотанковых ружей, автоматчиков.

Ежедневно проводились пешие марш-броски с полной выкладкой на расстояние 15-20 километров. Учеба продолжалась 11-12 часов в сутки, почти около половины этого времени обычно отводилось на подготовку к ведению боя в ночное время. Не знали мы, что подготовка шла в условиях, приближенных к тем, в которых нам пришлось воевать. Даже сильные снегопады и метели не могли остановить темпов подготовки. В частях велась активная политическая подготовка. Хорошо помню комсомольскую конференцию, которая проходила в здании, ныне занимаемой средней школой № 6. В зале сидели молодые люди, одетые в форму моряков, курсантов авиационных, танковых, пехотных и других училищ. В гвардейскую часть только что прибыло новое пополнение. На конференции горячо обсуждался вопрос о необходимости овладения боевым мастерством в кратчайший срок. Все чувствовали, что до отправления на фронт оставались считанные дни. Об этом было нетрудно догадаться по сводкам "Совинформбюро". Положение на фронте становилось все более напряженным. Дни и ночи гремели бои между Волгой и Доном. На небольшом пространстве фашисты сосредоточили 5-ю часть всех пехотных и треть танковых сил. В направлении на Сталинград было брошено пятьдесят отборных фашистских дивизий. Именно сюда на выручку защитникам Сталинграда хотелось попасть и нам. Здесь теперь решалась судьба Родины.

И вот долгожданный час настал. В начале декабря 1942 года эшелонами мы отправлялись на фронт со станции Платоновка...

12 декабря немецко-фашистское командование бросило в наступление крупные силы из района Котельниково вдоль железной дороги Тихорецк-Сталинград с целью прорваться к замкнутой в кольце окружения многотысячной группировке Паулюса. По плану фашистского командования танковые соединения должны были молниеносно форсировать реку Аксай, стремительно преодолеть обороняемый измотанным в боях небольшим количеством советских бойцов рубеж реки Мышкова и в районе Ерико-Крепинского встретиться с войсками специально созданной Паулюсом группой прорыва.

Положение было как никогда опасным. Именно сюда, к берегам малоизвестной степной речушки, и подошли соединения нашей 2-ой гвардейской армии.

Навстречу колючему ветру, по глубокому снегу, по сплошному бездорожью шли танки, артиллерия и пехота. Морозные ночи сменялись слякотью дневных оттепелей. Наши валенки и шинели, промокшие за день, к вечеру промерзали, затрудняли движение. На привалах не было ни теплого крова, ни просто затишья, где было бы можно укрыться. Все окрестные села были разрушены и выжжены фашистами…

Но мы упорно шли вперед, преодолевая по 40-50 километров в сутки. Выучка, полученная гвардейцами в дни учений на тамбовской земле, теперь пригодилась. Впереди слышались глухие раскаты орудийной канонады. Над нами беспрерывно висела немецкая авиация. Приближалась линия фронта.

Как писал впоследствии фашистский фельдмаршал Манштейн, армейская группа "ГОТ" была наиболее близка к достижению поставленной перед ней цели 19 декабря 1942 года, когда расстояние до первой полосы обороны окруженной армии Паулюса сократилось до 35-40 километров. Именно в этот день немецко-фашистским войскам удалось ценой огромных потерь захватить хутор Верхне-Кумский и прорваться к реке Мышкова, но они встретили здесь стойкое сопротивление советских войск. Это были соединения 2-ой гвардейской армии, которые буквально на несколько часов упредили противника с выходом к степной речушке, вошедшей впоследствии в историю.

Героическими усилиями 2-ой гвардейской армии план деблокады окруженных войск под Сталинградом со стороны Котельниково был сорван.

В 8 часов утра 24 декабря 1942 года 2-я гвардейская армия начала свое первое наступление. Противник цеплялся за каждый рубеж. Особенно отчаянно сопротивлялись фашисты в районе Верхне-Кумского и Васильевки. Дело дошло до ожесточенного рукопашного боя. На улицах, в домах и подвалах освобожденного поселка осталось более 500 вражеских трупов, 20 врытых в землю танков и другая боевая техника.

На направлении главного удара успешно вела наступление 24-я гвардейская дивизия генерала П.К. Кошевого, входившая в состав 2-ой гвардейской армии, в которой стойко сражались бывшие курсанты тамбовских военных училищ. Гвардейцами был захвачен хорошо укрепленный вражеский узел обороны - хутор Верхне-Кумский. Это создало благоприятные условия для ввода в бой главных сил, которые широким потоком устремились во фланг отступающего противника. Расстояние между Сталинградским котлом и Котельниковской группировкой противника резко увеличилось.

Сбитые с позиций на реке Мышкова, фашисты спешно отходили к речке Аксай. По этому поводу впоследствии в своей книге «Утерянные победы» Манштейн вынужден был, сокрушаясь, писать: «Итак, теперь и на фронте восточнее реки Дон пробил час, когда инициатива перешла в руки противника…» Даже враги наши не могли скрыть значения побед 2-ой гвардейской армии.

Итогам оборонительного сражения советских войск на рубежах реки Мышкова дал высокую и, скажем прямо, справедливую оценку немецкий военный историк Ф. Меллентин, который писал: "Не будет преувеличением сказать, что битва на берегах этой безвестной речки привела к кризису третьего рейха, положила конец надеждам Гитлера на создание империи и явилась решающим звеном в цепи событий, предопределивших поражение Германии".

Утром 29 декабря после ожесточенного ночного боя гвардейцы захватили поселок Котельниково, от которого начал свой бесславный трехдневный поход к Сталинграду на выручку окруженной группировке фельдмаршал Манштейн.

В боях за Котельников неприятель потерял около 3000 человек убитыми и пленными, 65 орудий и минометов, 15 самолетов, а также огромные склады с боеприпасами и продовольствием, которые предназначались для переброски под Сталинград для окруженной группировки.
Остатки танковой группы "ГОТ" под давлением соединений 2-ой гвардейской армии отходили за реку Сал.

Вечером 31 декабря танковые подразделения 2-ой гвардейской армии внезапно ворвались на улицы города Тормосин. Перестала существовать еще одна группировка врага. Гвардейцы захватили огромные склады с боеприпасами, снаряжением и продовольствием.

Разгромив совместно с другими частями Котельниковскую и Тормосинскую группировки противника, гвардейцы 2-ой армии с боями продвинулись на 100-150 километров и, таким образом, полностью ликвидировали угрозу деблокады окруженной под Сталинградом группировки Паулюса. Бойцы 2-ой гвардейской армии за несколько дней пленили 16000 солдат и офицеров противника, захватили 347 орудий, 70 танков, сотни пулеметов.

Пресловутый план "Зимняя гроза" окончился позорным провалом.

Участник Сталинградской битвы, бывший воин 2-ой гвардейской армии, ныне лауреат Государственной премии СССР писатель Юрий Васильевич Бондарев посвятил этому историческому эпизоду яркие и правдивые страницы в своем романе. Роман получил несколько необычное по форме название «Горячий снег». Название необычное, но удивительно меткое. […]*.

В. Баранов, кандидат исторических наук, участник Сталинградской битвы

ГАСПИТО. Ф. П-9019. Оп. 1. Д. 1323. Л. 3-7. Подлинник.
_______________________________________
* Опущены воспоминания группы участников Сталинградской битвы – выпускников Тамбовского пулеметного училища на места боев 2-й гвардейской армии в 1978 г.

26 августа 1941 года я был мобилизован в ряды Советской Армии, введен в 76-й артполк 6-ой гвардейской шахтерской дивизии.

На Харьковском направлении, выполняя роль пулеметчиков, вместе с товарищами нашей воинской части вели упорные бои против фашистской армии под городом Изюм. Из г. Изюм отбросили противника. Я в этом бою был ранен 8 марта 1942 года и направлен в госпиталь, и после 6 месяцев лечения я был направлен на пересыльный пункт г. Тамбова и введен в 136-й отдельный танковый полк.

Находясь на станции Рада, принимал участие в сборе средств от колхозников Тамбовской области на приобретение танков и другой военной техники.

Пробыв две недели на станции Рада, получил 40 танков, 4 бронемашины и 30 машин ЗИС-5, приобретенные на средства колхозников Тамбовской области. Это подарок колхозников.

Наш 136-й танковый полк был направлен на оборону Сталинграда. Около двух месяцев вели ожесточенные бои с противником. Зимой 1943 года после того, как наш танковый полк с другими нашими войсками и армиями, перейдя в контрнаступление, враг был разгромлен и пленен. Всего разгромлено и взято 33 фашистских дивизий с фельдмаршалом Паулюсом.

За проявленную отвагу в боях с противником я был награжден медалью «За отвагу».

Весной 1943 года со Сталинграда наш полк с другими воинскими частями направлен на Таганрог. Из Таганрога мы выбили противника. Затем наш полк был направлен на Тулу - Тесницкие лагеря. С Тулы мы подвозили боеприпасы к Курской дуге.

После Сталинградской битвы в нашем полку от 40 танков «Тамбовский колхозник» осталось два танка, два бронетранспортера и 5 автомашин ЗИС-5. Два танка мы сдали в другую воинскую часть.

В г. Туле мы получили более 50 танков и другой военной техники. Нас направили на Смоленское направление. Осенью 1943 года мы вели ожесточенные бои с немцами под городом Орша, где разгромили врага и взяли изменников Родины – власовцев, примерно около 20 человек.

Отсюда наш полк зимой 1944 года наступал на г. Черновицы и далее с наступлением и боями прошли по всей Западной Украины. Освободили город Дубно, Ровно Ровенской области.

На этом участке фронта упорные бои продолжались в течение 28 дней, и мы разгромили немцев. После чего зимой 1945 года наш танковый полк с другими войсками освободили г. Бруно и закончили бои в Праге - Чехословакии 13 мая 1945 года.

9 мая 1945 года мы знали, что война окончена, а мы продолжали вести бои по ликвидации не сдающейся группировки немцев.

В большинстве во всех направлениях при прорывах наш танковый полк всегда направлялся в тыл врага с целью расширения плацдарма и окружения противника. Были случаи, когда брали в плен немцев.

Находясь в Армии в должности шофера-слесаря по ремонту танков, за отвагу в боях с немцами по освобождению Польши награжден медалью «За отвагу». Кроме того, за весь пройденный путь - боевой - награжден семью благодарностями высшего командования.

Со мной вместе на фронте Отечественной войны воевали Трубицин - шофер. Живет сейчас в г. Моршанске, ст. лейтенант Крученко Александр Ефимович из села Славянка, Славянского района Краснодарского края. Танкист старшина из г. Рассказово погиб на фронте, фамилию его не помню. Командир т[анкового] полка под[полковник] Шапарин. Начальник штаба капитан Карин жив[ет] в Тамбовском районе.

В настоящее время я работаю шофером аварийной службы при управлении домами № 2 Ленинского района г. Тамбова.

ГАСПИТО. Ф. Р-9291. Оп. 1. Д. 7. Л. 1-2. Подлинник.

Реквизиты

Я был членом коммунистической партии Великобритании до ее распада в 1991 году.

Хочу сказать, что не считаю себя историком. Я родился в бедной семье рабочего класса. Получил только государственное образование и на сегодняшний день не говорю на родном языке...

Основная часть моего рассказа будет посвящена тому как я, мальчик из Шлезвиг Гольштейна, оказался участником “наполеоновского” поражения в Сталинграде. Иногда я задумываюсь, почему история нас не учит? Наполеон в 1812 году напал на Россию. Его войско численностью в 650 000 человек вторглось со стороны Восточной Пруссии и начало продвигаться к Смоленску и Москве, но было вынуждено отойти. Русская армия преследовала отступающих и когда французы вернулись в Париж, их армия насчитывала лишь 1400 солдат. Разумеется, отнюдь не все 650 000 были солдатами, и лишь половину из них составляли французы, остальные были немцами и поляками. Многим необразованным крестьянам вступление в наполеоновскую армию казалось отличной идеей. Мы тоже при нападении на Советский Союз по плану операции под кодовым названием Барбаросса думали, что мы самые сильные и умные, но нам известно, что из этого вышло!

Я родился в 1922 году в Шлезвиг Гольштейне. Мой отец был разнорабочим. До 1866 года Шлезвиг Гольштейн принадлежал Дании. Бисмарк и Прусская Армия объявили войну Дании, после окончания которой Шлезвиг Гольштейн отошел немцам. Во время моей службы в России температура в холоднейший день упала до -54 градусов. Я тогда сожалел, что Дания не выиграла ту войну, и мне пришлось ехать с немцами в Россию и страдать от этого ужасного холода в 1942 году. В конце концов, несмотря на нашу национальность, мы все одна большая семья. Сейчас я это знаю, а тогда не понимал.

1930 годы в Германии

Пока мне не исполнилось десять (с 1922 до 1932 года) я жил в Веймарской республике, появившейся после свержения Кайзера в 1919 году. Я пережил это когда был маленьким мальчиком. Очевидно, я совсем не понимал что происходит. Мои родители любили меня и делали все возможное, но я помню то смутное время - забастовки, стрельбу, кровь на улицах, рецессию, 7 миллионов безработных. Я жил в квартале для рабочих под Гамбургом, где людям приходилось очень тяжело. Шли демонстрации с красными флагами, на которых женщины несли своих детей, толкали детские коляски и скандировали: “Дайте нам хлеба и нам работу”, а рабочие кричали “Революцию” и “Ленин”.

Мой отец был левых взглядов и многое мне объяснял. Правящий класс Германии был напуган происходящими событиями и решил что-то предпринять. Я видел уличные бои, от которых я был вынужден убегать, но они казались мне частью обычной жизни.

В канун рождества 1932 года мне было 10 лет. Немного спустя, 30 января 1933 года, в Рейхстаге взорвалась бомба. Вскоре Гитлера назначили канцлером Германии. Моя мать всё спрашивала, как же Гинденбург такое допустил, ведь мы знали, что нацисты были отморозками - партией расистов, только и говоривших, что о мести и избиениях.

Мне это всё казалось интересным и увлекательным, хоть мать и говорила мне, что они просто бандиты. Я постоянно видел маршировавших по улицам городов таких впечатляющих меня бойцов штурмовых отрядов в коричневой форме. Будучи юношами, мы пели их песни и гордо шагали вслед за ними. В последних трех колоннах, в конце маршировок приезжали мусорщики и, если люди на тротуарах не салютовали флагу, то они их заставляли. Позже я вступил в Гитлерюгенд, и мне было стыдно показаться матери.

Гитлер был назначен для подавления рабочего класса.

Гитлер стал рейхсканцлером. Еще десять лет назад о нем никто не слышал. Название «нацист» (происходящее от Национал-социалистической рабочей партии Германии) привлекало достаточное количество людей, разочаровавшихся в традиционных политических партиях. Некоторые были искренними социалистами, которые готовы были дать Гитлеру шанс, полагая, что он не мог быть хуже старых партий. Когда Гитлер и его подручные держали речь, то она всегда касалась возвращения Германии былого величия, нападок на евреев, как низших человеческих существ, с которыми нужно было разобраться. Следовательно наведение в мире порядка становилось богом данной миссией немецкого народа, хочет он того или нет.

Выборов не было. Гитлера назначили в одночасье. Выборы были упразднены для того, чтобы дать власть Гитлеру. Зачем? Нацисты не были традиционной политической партией. Так кто же наделил их властью? Гинденбург представлял правящий класс - военных, производителей оружия, баронов Рура, банкиров, церквовников и землевладельцев-аристократов. Когда Гитлер пришел к власти отец сказал, что он только прислужник богатых. Теперь я знаю, что он был прав. Они дали Гитлеру власть для подавления бунта рабочего класса против плохих жизненных условий. Гитлер даже не был уроженцем Германии. Он был армейским капралом, бродягой из Вены. У него не было образования, он просто призывал к мести. Как в такой высокоразвитой и образованной стране как Германия стал возможен приход к гражданской и военной власти человека подобного Гитлеру? В одиночку он этого бы не смог. Его партия ничего собой не представляла. За этим стояли заказчики, которые пошли на это стремясь предотвратить повтор русской революции.

Гитлер обладал исполнительной властью, но был не диктатором, а лишь номинальным главой. Он не был достаточно умен, чтоб управлять таким сложным механизмом как немецкое государство.

Нацисты создали концлагеря. Мой отец всегда говорил, что рабочим нужно бороться за свои права, потому, что негодяи трудоустраивают нас только для получения прибыли, а напугать их можно только восстанием, которое может перерасти в революцию. Однажды бойцы штурмовых отрядов приехали на двух автомобилях в 3 часа утра и забрали нашего соседа, председателя профсоюза. Его увезли в концлагерь. Моя мать рассказала мне об этом, и с тех пор отец наказал мне молчать о его взглядах, а не то он отправится в концлагерь. Арест одного человека из нашего района послужил хорошей тактикой запугивания и устрашения всех его жильцов. Тогда мне было 11 или 12 и я думал, что он просто идиот, а я-то всё знаю. Мой отец думал, что сделать ничего нельзя, и кроме молчания у него не было другого выхода. Первыми в концлагеря забрали коммунистов, а затем начали арестовывать даже прогрессивных священников и всех высказывающихся против режима. Стоит открыть рот, и ты исчез. Нацистская власть держалась на страхе и терроре.

Гитлерюгенд

Я оказался в Гитлерюгенде. Был принят закон, разрешающий существование только одной юношеской организации, и молодежная группа при моей церкви перешла в Гитлерюгенд. Мне он нравился. В нем состояли все мои друзья. Отец сказал, что мне стоит остаться там, потому что в данных обстоятельствах нам обоим станет хуже, если я её покину. Когда в 15 лет я ушел из школы, мой отец, железнодорожник, устроил меня подмастерьем у слесаря на железной дороге. Первым вопросом на заявке на работу был: “ Когда ты вступил в Гитлерюгенд?” Если ты никогда не был членом этой организации, скорее всего тебя не взяли бы работу - таким образом оказывалось косвенное давление (не через закон) для того, чтобы заставить молодых людей вступить в Гитлерюгенд. Но я должен признать, что мне там нравилось. Мы были бедными, у меня было мало одежды, и мне её шила мать. А в Гитлерюгенде мне выдали коричневую рубашку. Мой отец никогда бы мне её не купил, так как у нас не было денег, но на очередном собрании мне выдали пакет, который я отнёс домой. В нем было две рубашки. Мой отец ненавидел форму, но ему приходилось смотреть как я её ношу. Он понимал, что это значит. Мы, гитлерюгендцы, гордо маршировали с барабанами и свастикой в сопровождении фанфар. Все это проходило в обстановке строжайшей дисциплины.

Мне нравились лагеря, которые были расположены в красивых местах, например в замке Турингена. У нас, юнош, появилась возможность много заниматься спортом. Когда мы хотели играть в футбол на улице в нашем бедном районе, никто не мог позволить себе купить мяч, а в Гитлерюгенде все это имелось в нашем распоряжении. Откуда брались на это деньги? Скорее всего из денежных средств, переданных производителями оружия. Гитлера наделили властью для подготовки к войне, которая могла спасти Германию от экономического коллапса.

Я помню то время, когда было 7 миллионов безработных. По истечении 18 месяцев после прихода Гитлера к власти осталось совсем мало тех, кто не был трудоустроен. В доках началась постройка флота - военных кораблей – линкора «Бисмарк», крейсера «Ойген», подводных лодок. В Германии даже стало не хватать рабочих рук. Людям это нравилось, но мой отец говорил, что если вся работа только подготовки к войне, то что-то явно не так.

В Гитлерюгенде мы научились стрелять и бросать гранаты, атаковать и занимать. Мы играли в грандиозные военные игры. Нас учили вокруг костров, где мы пели нацистские песни: “Пусть еврейская кровь капает с наших ножей” и другие. Родителей шокировало наше скатывание в варварство. Но я ни в чём не сомневался. Нас готовили к войне.

Несколько лет спустя немцы оккупировали огромные территории, в 4-5 раз превышающие размер Великобритании. Эти территории удерживались за счет того, что немецкая молодежь была подготовлена в гитлеровских лагерях. Я верил, что мы, немцы, сможем исправить тот беспорядок, в котором оказался мир.

В танковой дивизии

В 18 лет меня призвали и командировали в панцердивизию. Я очень гордился, что в таком раннем возрасте меня отобрали для танковой дивизии. Учения были очень трудными. Я приходил домой в своей форме и считал, что все шло великолепно. Наши инструкторы говорили нам, что они выбьют из нас индивидуализм и создадут на его месте нацистский социалистический дух. Им это удалось. Когда мы подходили к Сталинграду, я все еще верил в это.

Наш офицерский состав в Вермахте почти полностью состоял из землевладельцев- аристократов с приставкой “фон”. Постоянно усиливалась военная пропаганда. Мы узнали, что “мы” должны что-то сделать с Польшей перед тем как они нападут на нас, встать на защиту свободного мира. Теперь история повторилась с Бушем и Блэром. Мы напали на Польшу 1 сентября 1939 года. Когда взорвалась бомба в Берлине, нам сказали, что это акт терроризма, совершенный против нас, свободолюбивых людей. То же самое говорится и сейчас, когда нас готовят к новой войне. Та же самая атмосфера лжи и дезинформации.

Меня призвали в 1941 году, когда операция 22 июня началось осуществление плана «Барбаросса». Я тогда находился на учениях. Когда объявили войну против Советского Союза, танковая дивизия находилась во Франции. Вначале немецкая армия и дисциплина в ней с военной точки зрения намного превосходила армии других стран. Наши войска вошли в Советский Союз относительно легко. Моя 22-я панцердивизия была переправлена на поезде туда только к зиме 1941 года. Во Франции погода была терпимой, и первая часть путешествия была приятной, несмотря на время года. В Германии было холоднее, а в Польше шел снег. В Советском Союзе все было белым от снега.

Тогда мы верили, что мы должны принять за честь умереть, сражаясь за Отечество. Мы прошли через город в Советском Союзе, который назвался Таненбург. Ранее тут прошла битва с участием танков. Перед нами стояла картина, к которой 18 летние люди не были готовы. Мы не знали, через что нам предстоит пройти, только что нужно исполнять приказы. Я начал раздумывать: несмотря на то, что большинство сожженных танков были русские, один из них был немецкий, совсем как мой, и я не мог понять, как танкисту удалось выжить, ведь выбраться из горящего танка очень сложно. Но тут я понял, что он, вероятно, не выбрался, а погиб прямо в танке.

В первый раз я понял, что мне не хотелось умирать. Говорить о великих битвах интересно, каковы они в реальности? Мой национал-социалистический дух не заслонит от пуль. Так меня настигли первые сомнения.

Мы вошли в Крым в составе 11-ой армии Манштейна. Наступление началось поздней зимой/ранней весной. Я прошел через мое первое сражение. Мы победили. Но однажды, когда я вёл танк, произошло одно отрезвляющее событие. Меня учили никогда его не останавливать. Остановишь - и ты мертв. Я подъезжал к узкому мосту, который нужно было пересечь. Приблизившись, я увидел троих русских солдат, несущих своего раненого товарища, в сопровождении немецких охранников. Увидев меня, они бросили раненого. Я остановился, чтобы его не задавить. Мой командир приказал продолжить движение. Мне пришлось переехать раненого, и он скончался. Так я стал убийцей. Я считал нормальным убивать в бою, но не беззащитных людей. Это породило во мне сомнения. Но об этом постоянно колебаться, можно сойти с ума. После сражения нам вручили медали. Это было замечательно. Мы взяли Крым. Победа над армией врага, захват деревень – все это казалось очень увлекательным. Затем на поезде нас перебросили на материк для соединения с частями генерала Паулюса. Это было весной 1942 года. Я принимал участие в продвижении к Волге. Мы побили Тимошенко. Я лично участвовал во многих битвах. Затем мы двинулись на Сталинград.

По пути время от времени нас собирали политкомиссары для оперативной сводки. Наш комиссар был майором нашего подразделения. Мы сидели на траве, а он был в центре. Он сказал, что в его присутствии не нужно стоять. Он спросил: “Как вы думаете, почему вы в России?” Я стал думать, где он нас пытается подловить. Кто-то сказал: ”Чтобы защитить честь нашего Отечества” Майор сказал, что это ерунда, которую рассказывает Геббельс, а мы воюем не за лозунги, а за реальные вещи. Он сказал, что когда мы разобьем пролетарскую армию отбросов, наши битвы на юге закончатся. Куда мы направимся после? Ответ был - к нефтяным залежам на Кавказе и Каспии. После? Мы не имели представления. Скажем, если бы мы продвинулись около 700 км на юг, мы бы оказались в Ираке. В то же время Роммель, ведущий бои в районе дельты Нила, двинулся бы на восток и тоже вошел бы в Ирак. Без захвата этих важных нефтяных ресурсов, сказал он, Германия не может быть лидирующей державой. И теперь, глядя на сегодняшнюю ситуацию - все опять сводится к нефти.

“Шокирующие впечатления” от общения с военнопленным коммунистом

В какой-то момент меня сильно ранили. Я попал в госпиталь, где врачи установили, что я более не пригоден для ведения активных боевых действий.

Теперь я процитирую выдержки из своей книги “Сквозь ад за Гитлера” ((Spellmount, Staplehurst, 1990, p.77-81), новое издание которой должно вскоре выйти в свет:

“На санитарном поезде нас доставили в госпиталь в Сталино. Несмотря на то, что первое время рана моя заживать не хотела, в госпитале мне понравилось. Несколько недель вдали от фронта показались мне подарком свыше.

Большинство персонала этого госпиталя, включая хирургов, состояло из русских. Уход за больными по меркам войны был вполне удовлетворительным, и когда пришло время выписываться, русский доктор сказал мне на прощание с коварной усмешкой: “Давай, ступай дальше на Восток, молодой человек, в конце концов, ты ведь для этого сюда пришел!” Я даже не понял, понравилась ли мне эта ремарка и хотелось ли мне вообще идти дальше на Восток. Ведь мне не было еще и двадцати, мне хотелось жить и совсем не хотелось умирать.

Хотя моё состояние было удовлетворительным для выписки из госпиталя, я все же еще не был готов к участию в военных действиях в составе моей дивизии, находившейся на линии фронта и пробивающейся по направлению к Ростову. Поэтому меня командировали в подразделение, обеспечивающего охрану лагеря для военнопленных где-то между Донцом и Днепром. Большой лагерь был разбит в степи под открытым небом. Кухня, складские помещения и тому подобное размещались под навесом, в то время как бесчисленным военнопленным приходилось укрываться чем под руку попадётся. Наш паёк был довольно скуден, впрочем пленным приходилось ещё хуже. Надо сказать, летние дни были довольно погожими, и русские, привыкшие к тяжелой жизни, нормально переносили эти жуткие условия. Границей лагеря служил вырытый по периметру лагеря круглый ров, к которому пленным не разрешалось приближаться. Внутри лагеря с одной стороны располагались помещения колхоза. Все они был обнесены колючей проволокой с одним охраняемым входом. Меня и дюжину таких же полуинвалидов приставили к охране внутренней части лагеря.

Большинству боеспособных солдат конвойная служба казалась отупляющим наказанием. Кроме того, это было скучнейшее занятие, и все происходившее во внутренней части колхоза казалось несколько странным. Ключом ко всему, как я полагаю, был печально известный “приказ о комиссарах” Гитлера, согласно которому все пленные политруки (комиссары) и другие члены коммунистической партии подлежали расстрелу. Таким образом, для коммунистов приказ означал то же самое, что для евреев “окончательное решение”. Мне кажется, к тому времени большинство из нас смирилось с тем, что коммунизм равноценен преступлению, а коммунисты считались преступниками, что освобождало нас от какой-либо необходимости доказательства вины в рамках законности. Именно тогда мое сознание настигла мысль о том, что я охраняю лагерь, специально предназначенный для уничтожения “коммунистического заразы”.

Любой военнопленный, оказывающийся на территории колхоза, никогда не выходил на волю. Не могу утверждать, что они знали об уготованной им судьбе. Среди военнопленных было достаточно много тех, кого выдали свои же товарищи из внешней части лагеря, но даже в самых неубедительных случаях, когда пленные клятвенно уверяли в том, что никогда не состояли в рядах коммунистической партии, не были убежденными коммунистами и, более того, всегда оставались антикоммунистами - даже в таких случаях их из лагеря не освобождали. Но наши обязанности сводились исключительно к вооруженной охране территории, а всем заведовали здесь представители Sicherheitsdienst или сокращенно СД под командованием штурмбаннфюрера СС, что равнялось званию майора в Вермахте. Во всех случаях сначала проводилось формальное расследование, а после него казнь, всегда в одном и том же месте - у стены полусгоревшей избы, которую снаружи ниоткуда не просматривалась. Место погребения, несколько длинных рвов, находилось дальше на отшибе.

Меня, пропитанного нацистской “школой” в учебных заведениях и в рядах Гитлерюгенда, это первое впечатление прямой встречи с настоящими коммунистами поначалу озадачило. Пленные, ежедневно доставляемые сюда в лагерь, будь то поодиночке, или небольшими группами, были совсем не такими, какими я их себе представлял. На самом деле Они и в самом деле отличались от остальной массы пленников во внешнем участке лагеря, которые своим видом и поведением сильно походили на обычных крестьян востока Европы. Что меня больше всего поражало в политруках и членах компартии, так это присущие им образованность и чувство собственного. Я никогда, или почти никогда, не видел, чтобы они стонали или жаловались, никогда ни о чем не просили для себя. Когда подходил час казни, а казни происходили постоянно, они принимали её с высоко поднятой головой. Почти все производили впечатление людей, которым можно безгранично доверять; я был уверен, что повстречайся я с ними в мирных условиях, они вполне могли бы стать моими друзьями.

Все дни походили один на другой. Мы либо по несколько часов стояли у ворот с напарником, либо прохаживались вокруг поодиночке с заряженными и готовыми к выстрелу винтовками на плече. Обычно под нашей опекой находились до десятка или чуть больше “посетителей”. Содержались они в вычищенном свинарнике, который в свою очередь был окружен колючей проволокой, несмотря на то, что находился во внутренней части лагеря. Это была тюрьма внутри тюрьмы, которая тоже находилась в заключении. Охрана была организована так, что у пленных не было никаких шансов на побег, так что нам было почти не о чем беспокоиться. Поскольку нам приходилось видеть их почти круглые сутки, мы знали их всех в лицо и часто даже по имени. Именно мы сопровождали их туда, где проводилось “расследование”, и именно мы конвоировали их в последний путь до места расстрела.

Один из пленных благодаря выученному в школе достаточно сносно говорил по-немецки. Я уже не припомню его фамилию, но звали его Борис. Поскольку я тоже неплохо владел русским, хоть и коверкал падежи и склонения, мы без труда общались, обсуждая множество тем. Борис был лейтенантом, политруком, примерно на два года старше, чем я. В разговоре выяснилось, что и он, и я учились на слесаря, он - в районе Горловки и Артемовска на крупном промышленном комплексе, я - в железнодорожной мастерской в Гамбурге. Во время наступления мы проходили через его родную Горловку. Борис был светловолосый, ростом около метра восьмидесяти, с веселыми голубыми глазами, в которых даже в плену мелькал добродушный огонек. Часто, особенно в поздние часы, меня тянуло к нему и хотелось поговорить. Я все время называл его Борисом, поэтому он тоже спросил у меня, может ли он называть меня по имени, в этот момент нас поразило то, насколько легко могут сходиться люди. В основном мы беседовали о наших семьях, школе, местах, где родились и где обучались своей профессии. Я знал по именам всех его братьев и сестер, знал, сколько им лет, чем занимались его родители, даже некоторые их привычки. Разумеется, он страшно тревожился за их судьбу в городе, оккупированном немцами, а никак не мог его утешить. Он даже назвал мне их адрес и попросил меня, на случай если мне доведется быть в Горловке, разыскать их и все рассказать им. “Но что я мог им рассказать?”- спрашивал я себя. Я думаю, мы оба прекрасно понимали, что я никогда не стану разыскивать их, и его семья никогда не узнает о судьбе их Бориса. Я тоже рассказал ему о своей семье и обо всем, что мне дорого. Я рассказал ему о том, что у меня есть девушка, которую я люблю, хотя между нами ничего серьезного не было. Борис понимающе улыбнулся и рассказал, что у него тоже есть девушка, студентка. В такие моменты нам казалось, что мы очень близки, но тут же к нам приходило жуткое сознание того, что между нами стоит пропасть, по одну сторону которой - я, охранник с винтовкой, а по другую - он, мой пленник. Я отчетливо понимал, что Борис уже никогда не сможет обнять свою девушку, однако я не знал, понимает ли это Борис. Я знал, что единственным его преступлением было то, что он был военным, к тому же политруком, и инстинктивно я чувствовал, что происходящее очень и очень неправильно.

Как ни странно, но мы практически не обсуждали армейскую службу, и в том, что касалось политики, у нас с ним не было точек соприкосновения, как не было и некоего общего знаменателя, к которому можно было бы подвести наши рассуждения. Несмотря на огромную человеческую близость во многих отношениях, между нами была бездонная пропасть.

И вот пришла последняя ночь для Бориса. Я узнал от наших сотрудников СД, что завтра утром он должен быть расстрелян. Днем его вызвали на допрос, с которого он вернулся избитым, со следами кровоподтеков на лице. Похоже было, что его ранили в бок, но он ни на что не жаловался, я тоже ничего не сказал, потому что в этом не было смысла. Я не знал, осознавал ли он, что его готовят к расстрелу на следующее утро; я тоже не стал ничего говорить. Но, будучи человеком достаточно умным, Борис наверняка понимал, что происходит с теми, кого уводили, и кто никогда больше не возвращается.

Я заступил на ночной пост с двух до четырех утра, ночь была тихая и удивительно теплая. Воздух был наполнен звуками окружающей природы, в пруду, расположенном неподалеку от лагеря, можно было слышать дружное кваканье лягушек почти в унисон. Борис сидел на соломе у свинарника, прислонившись спиной к стене, и играл на крохотной губной гармошке, которая легко помещалась незамеченной у него в руке. Эта губная гармошка была единственной вещью, оставшейся у него, потому что все остальное отобрали при первом обыске. Мелодия, которую он играл в этот раз, была необычайно красивой и грустной, типичной русской песней, рассказывающей о широкой степи и любви. Потом кто-то из его друзей велел ему замолчать, дескать, спать не даешь. Он посмотрел на меня, как бы спрашивая: играть дальше или замолчать? Я в ответ пожал плечами, он спрятал инструмент и сказал: “Ничего, давай лучше поговорим”. Я прислонился к стене, взглянул на него сверху вниз и мне стало неловко, потому что я не знал о чем говорить. Мне было необычайно грустно, я хотел вести себя как обычно - по-дружески и возможно помочь чем-то, но как? Я даже не помню, как это произошло, но в какой-то момент он испытующе посмотрел на меня, и мы впервые заговорили о политике. Возможно, в глубине души мне самому хотелось понять в этот поздний час, почему он так страстно верил в правоту своего дела или же, по крайней мере, получить признание того, что дело это неправое, что он во всем разочаровался.

А как же теперь ваша мировая революция? - спросил я. - Теперь все кончено, и вообще, это преступный заговор против мира и свободы и был таковым с самого начала, разве нет?

Дело в том, что как раз в это время казалось, что Германия неминуемо одержит блистательную победу над Россией. Борис немного помолчал, сидя на снопу сена и поигрывая в руках своей губной гармошкой. Я понял бы, если бы он на меня рассердился. Когда он не спеша поднялся, подошел ко мне поближе и посмотрел мне прямо в глаза, я заметил, что он все-таки чрезвычайно волновался. Его голос, однако, был спокойным, несколько печальным и полным горечи от разочарования - нет, не в своих идеях, а во мне.

Генри! - сказал он. - Ты рассказал мне многое о своей жизни, о том что ты, как и я, из бедной семьи, из семьи рабочих. Ты достаточно добродушный, и не глупый. Но, с другой стороны, ты очень глуп, если жизнь так тебя ничему и не научила. Я понимаю, что те, кто промывал тебе мозги, поработали на славу, и ты бездумно проглотил всю эту пропагандистскую чепуху. И, что самое печальное, ты позволил внушить себе идеи, которые напрямую противоречат твоим собственным интересам, идеи, превратившие тебя в послушное жалкое орудие в их коварных руках. Мировая революция - часть развивающейся мировой истории. Даже если вы и выиграете эту войну, в чем я серьезно сомневаюсь, революцию в мире не остановить военными средствами. У вас мощная армия, вы можете нанести огромный ущерб моей Родине, вы можете расстрелять много наших людей, но идею вам не уничтожить! Это движение на первый взгляд дремлет и незаметно, но оно есть, и оно скоро гордо выдвинется вперед, когда все неимущие и угнетенные простые люди в Африке, в Америке, в Азии и в Европе пробудятся от спячки и восстанут. Однажды люди поймут, что власть денег, власть капитала не только угнетает и обирает их, но в то же время обесценивает заложенный в них человеческий потенциал, в обоих случаях позволяет использовать их лишь как средство получения материальной выгоды, словно они безвольные слабые фигурки, а затем выбрасывает их за ненадобностью. Как только люди поймут это, маленький огонек превратится в пламя, эти идеи подхватят миллионы и миллионы во всем мире, и сделают все, что нужно во имя человечества. И не Россия сделает это за них, хотя именно русский народ первым сбросил цепи рабства. Люди мира сделают это ради себя самих и их стран, восстанут против своих собственных угнетателей так, как представится необходимым и тогда, когда придет час!

Во время его пылкой речи, я не мог ни прервать его, ни возразить ему. И хотя говорил он вполголоса, слова его невероятно меня потрясли. Никому и никогда еще не удавалось затронуть струны моей души настолько глубоко, я чувствовал себя беспомощным и обезоруженным перед сознанием того, что донесли до меня его слова. И чтобы нанести мне последний сокрушительный удар, Борис указал на мою винтовку и добавил, что “эта штука не имеет никакой силы против идей”.

И если ты считаешь, что можешь сейчас разумно возразить мне - заключил он, - то, прошу тебя обойтись без всех бессмысленных лозунгов об отечестве, свободе и боге!

Я почти задохнулся от охватившей меня ярости. Естественной реакцией было поставить его на место. Но одумавшись, я решил, что жить ему оставалось всего несколько часов и для него это, наверное, был единственный способ высказаться. Я должен был вскоре смениться с поста. Не желая устраивать прощальных сцен и говорить ему ни “до свидания!”, ни “Auf Wiedersehn”, я просто взглянул ему прямо в глаза, наверное в моих глазах стояла некая смесь гнева и сочувствия, может быть ему даже удалось заметить в нем проблески человечности, после чего развернулся на пятках и медленно побрел вдоль конюшен туда, где мы размещались. Борис даже не шелохнулся, не произнес ни слова и не двигался пока я шел. Но я точно знал - я чувствовал это - что он неотрывно смотрел мне вслед, пока я плелся со своей дурацкой винтовкой.

На горизонте показались первые лучи восходящего солнца.

Мы, охранники, тоже спали на сене, и я всегда любил прийти с поста, завалиться и заснуть. Но тем утром мне было не до сна. Я, даже не раздевшись, лег на спину и смотрел на медленно светлеющее небо. Беспокойно ворочаясь в разные стороны, я жалел Бориса, да и себя тоже. Я был не в силах понять многих вещей. После восхода солнца я услышал несколько выстрелов, короткий залп, и все было кончено.

Я тут же вскочил и отправился туда, - где я знал - были приготовлены могилы. Было прекрасное утро во всем летнем великолепии и красоте, пели птицы, и все было таким, словно ничего не произошло. Мне повстречался уныло бредущий расстрельный взвод с винтовками на плече. Солдаты кивнули мне, видимо удивленные тем, что я пришел. Двое или, может быть, трое пленных закапывали тела расстрелянных. Кроме Бориса там было еще три тела, и их уже успели частично забросать землей. Я смог узнать Бориса, его рубашка смялась, он был босиком, но кожаный ремень все еще был на нем, весь в пятнах крови. Пленные удивленно посмотрели на меня, как бы вопрошая что я здесь делаю. Выражение их лиц было угрюмым, но кроме этого я мог заметить страх и ненависть в их глазах. Я хотел было у них спросить, что стало с губной гармошкой Бориса, отобрали ли ее у него до расстрела, или она так и осталась у него в кармане. Но тут же отказался от этой идеи, подумав, что пленные могут заподозрить, что я собрался обобрать мертвого. Повернувшись, я пошел к конюшне, чтобы наконец уснуть.

Я почувствовал огромное облегчение, когда меня вскоре сочли “пригодным к бою”, и я должен был опять присоединиться к моей дивизии, которая сражалась на многих фронтах. Как бы ни было тяжело на передовой, по крайней мере, там меня не преследовали сводящие с ума мучительные переживания, так я обманывал собственную совесть и рассудок.

Товарищи были рады моему возвращению. Волга была совсем рядом, и русские сражались со всей доблестью, демонстрируя всё на что способны. Некоторые из моих близких друзей погибли в бою. Выстрелом в голову был убит наш командир роты обер-лейтенант Штеффан. Как ни горестно было слышать о гибели приятелей, я все же понимал, что это война. Но казнь Бориса не укладывалось в моей голове - почему? Она казалась мне похожей на распятие Христа.

На подступах к Сталинграду

Все мы надеялись, что лето 1942-го будет грандиозным. Мы пытались зажать Красную Армию в клещи, но русские всегда отступали. Мы думали, оттого, что они трусы, но вскоре поняли, что это не так.

В районе Донбасса мы вошли в город, где было много заводов. По приказу советского правительства их разобрали на части и перенесли все оборудование на восток от Урала. Там было налажено массовое производство танков Т-34 - самых успешных танков в мировой истории. Т-34 разбили все наши надежды на победу.

В составе нашей армии были сотрудники по экономическим вопросам, они носили зеленую форму. Эти офицеры осматривали заводы, и я видел, как они расстраивались, обнаружив, что там ничего не осталось. Они рассчитывали на то, что смогут завладеть всем оборудованием.

До этого я никогда не был в Сталинграде. Мы не смогли захватить ни одного русского солдата, так как они буквально исчезли из поля зрения, сформировав партизанские отряды. На нашей стороне сражались иностранные войска, например, военные из Румынии. Мы использовали иностранцев для охраны флангов позади Сталинграда, но наши союзники не были должным образом вооружены, а их дисциплина оставляла желать лучшего по сравнению с нашей армией, поэтому атаковали их. Наше подразделение расположилось позади румын, и мы бились с русскими, прорвавшимися через ряды румынских солдат. Это было в ноябре 1942 года. Мы почувствовали что-то неладное, стоя на посту. Русский Т-34 был лучшим танком второй мировой, я мог узнать его по звуку дизельного двигателя, и мне показалось, что я слышу огромное множество этих танков, едущих где-то вдалеке. Мы доложили офицерам о приближении техники. Офицеры нам ответили, что с русскими было практически покончено, и боятся нам нечего.

Как только мы пришли в боевую готовность, мы поняли, что это было только вступлением к грандиозному действу. Основная его часть была впереди. Огонь артиллерии на мгновенье прекратился, и мы услышали, как танки завелись. Они начали наступление рано утром, включив фарыи ведя по нам огонь. Танки пришли за нами. Я вспомнил того офицера, который подумал, что это один танк разъезжает взад-вперед, а теперь впереди оказались сотни приближающихся машин. Между нами был овраг. Русские танки въехали в него и тут же легко выбрались, и тогда я понял, что нам конец. Я укрылся в землянке, как последний трус и, дрожа от страха, забился в угол, где, как мне казалось, танку меня не раздавить. Они просто проехали через наши позиции нас. Было слышно много криков - русская речь, голоса румын. Я боялся пошевелиться. Было 6 утра. В восемь или около половины девятого стало тише. Один из моих сослуживцев, Фриц, был убит. Раненые кричали в агонии. Раненых и убитых русских солдат забрали, а немецев и румынов оставили лежать. Мне было двадцать лет, и я не знал что делать.

Раненым нужно было помочь. Но я не умел оказывать первую помощь, у меня не было медикаментов, и я знал, что у них не было надежды выжить. Я просто ушел, оставив позади 15-20 раненых. Один немец крикнул мне, что я веду себя как свинья. Я осознавал, что ничего для них не могу сделать и мне лучше уйти, зная, что я не в силах помочь. Я пошел в бункер с печкой. Внутри было тепло, на полу лежала солома и одеяла. Выйдя насобирать дров, я услышал, как в обрыве работает двигатель. Это был разбитый русский внедорожник, рядом с ним лежало немного дров. Два офицера подошли ко мне, и я отступил. Они решили, что я русский солдат, который накинул немецкое пальто. Я отдал честь. Он показал жестом, что у него болел зад. Я развел огонь и проспал весь день. Мне было страшно просыпаться. Что ждало меня впереди?

Я собрался уйти, как только стемнеет. В Гитлерюгенде нас научили ориентироваться по Полярной звезде. Я пошёл на запад. Я не знал, что происходило: был ли Сталинград у русских, и потерпела ли поражение 6-я немецкая армия Вермахта. Я шел как раз к тому месту, где произошел прорыв.

Мне еще не было даже 20-ти. Нехотя мне пришлось бросить все одеяла. Снег постепенно засыпал раненых. Я взял все, что мог у своих погибших товарищей: самую лучшую из винтовок, лучший из пистолетов и столько еды, сколько мог унести. Я не знал, сколько мне придется идти, перед тем как я доберусь до немецкой линии фронта. Я подкрепился как мог и двинулся в путь. Три дня подряд я спал в сараях и ел снег.

В один из дней я увидел какого-то человека, и он увидел меня. Я опустился на колени с оружием в руках и ждал. На мне была румынская меховая шапка. Он крикнул что-то. Затем он спросил, румын ли я, я ответил, что немец. Он сказал, что он тоже немец. Мы пошли вместе и прошли еще два дня. Мы едва не погибли, когда пересекли немецкую линию фронта, поскольку командование решило, что я дезертир, так я ничего не знаю о том, что случилось с моим подразделением.

Я попал в боевую группу под командованием Линдеманна. Дивизий и полков больше не было. Мы потеряли все. Тогда мы стали применять на практике гитлеровскую тактику “выжженной земли”. Однажды мы проходили через деревушку, состоящую из 6-8 домов. Линдеманн приказал взять все, что было в помещениях, а после сжечь их дотла. Дома были очень скромные, в них даже не было пола. Я открыл дверь одного из них. Он был полон женщин, детей и стариков. Я почувствовал запах бедности. И капусты. Люди сидели на земле, прислонясь к стене. Я приказал им покинуть дом, а они стали объяснять, что все погибнут без крова. Женщина с младенцем на руках спросила, есть ли у меня мать. Рядом стояла пожилая женщина, а с ней ребенок. Я схватил ребенка, приставил пистолет к его голове и сказал, что если они не выйдут из дома, я его застрелю. Какой-то старик попросил застрелить его вместо мальчика. Линдеманн приказал мне сжечь дом, даже если они не хотели уходить. Я сделал, как мне приказали. Тогда люди распахнули двери и с криками стали выбегать на улицу. Я уверен, что никто из них не выжил.

Нам обычным немецким солдатам, которые воевали по призыву, тоже досталось. Русские атаковали нас. Среди нас были совсем молодые - даже моложе меня, которые шли по снегу в надежде присоединиться к своему подразделению. Русские самолеты “Штурмовик” показались в небе, когда мы вышагивали по снегу и заметили наши следы. Мы даже видели пилотов внутри. Они сделали круг и обстреляли нас. Снаряд попал в одного солдата и буквально разрезал его пополам - его звали Вилли. Он был хорошим другом. Шансов выжить у него не было. Мы не могли нести его на себе, но и не могли оставить. Я, как самый старший, должен был принять решение. По колено в снегу, я подошел, погладил его по голове и присыпал снегом. Я снова был заурядным убийцей, но что ещё оставалось делать?

Я снова получил ранение (уже третье). Меня схватили, но я убежал. Потом меня забрали в немецкий госпиталь в Вестфалии в 1944 году. В начале 1945 года я опять присоединился к подразделению на западном фронте, чтобы воевать с американцами. С ними было легче воевать, чем с русскими. К тому же из-за всех зверских преступлений, что мы совершили в России, русские нас по-настоящему ненавидели, и чтобы избежать плена приходилось воевать как зверям.

Меня послали защищать Рейн сразу после высадки. Армия Паттона наступала на Париж. После поражения 17 марта 1945 года нас переправили на поезде в Шербур. Нас - сотни немецких солдат - посадили в открытые вагоны. Нам не позволяли пользоваться туалетами, но дали достаточно еды. Для туалетов мы использовали жестяные банки. Когда французы на переезде стали оскорблять нас, мы стали бросать эти банки в них. Затем мы прибыли в Шербур.

Я увидел весь ужас опустошения, протянувшийся с востока на запад. Что же мы наделали! Я видел катастрофические потери. 50 миллионов людей погибли в этой войне! Мы хотели захватить территорию и 50% природных ресурсов планеты, включая нефть находившиеся в России. Вот в чём было дело.

Сейчас оглядываясь назад, я отдаю честь Красной Армии за то, что они спасли мир от Гитлера. Они потеряли в этой войне больше людей. Девять из десяти немецких солдат, погибших во время второй мировой, погибли в России. Меня попросили приехать к Мемориалу возле Имперского Военного Музея пару недель назад. Я держал там речь, в которой отдал дань Красной Армии...

Мы, немцы, думали, что у нас сильнейшая армия в мире, но посмотрите, что стало с нами - американцы должны помнить это. Революция произойдет повсюду, даже если это случится не совсем так, как говорил Борис. Новое пробуждение революционных сил неминуемо.

Сталинское общество имело честь удостоится встречи с Генри Метелманном, выступившим с речью на Ежегодном Общем Собрании 23 февраля 2003 года, проводившемся под председательством Эллы Рул, секретарем собрания была Айрис Крамер. Он поделился памятными воспоминаниями о детстве в гитлеровской Германии, до того как он в составе немецкой армии попал под Сталинград. Провел параллели между немецко-фашистским экспансионизмом и сегодняшней англо-американской империалистической агрессией против Ирака. Данная версия собрана из обширных записей, полученных во время встречи.